Мы используем куки, чтобы пользоваться сайтом было удобнее.
Если хотите, вы можете ознакомиться с нашей политикой конфиденциальности.
Если хотите, вы можете ознакомиться с нашей политикой конфиденциальности.
Записки путешественника
Автор рубрики Илья Исаев,
художник музея землеведения МГУ, географ-картограф, путешественник, живописец и педагог наших программ "Увлекательная картография" и "Любование природой в Хамовниках"
Запись 9. Игрушки
Перед праздниками билеты из Москвы в Белоруссию раскупили. Пришлось взять билет до Брянска на украинский поезд, который потом уходил за границу и как раз до наступления Нового года прибывал в Ивано-Франковск. Никита никогда не бывал в этом городе, но был уверен, что рано или поздно обязательно пройдется по его улицам. Давным-давно, когда Никите было лет шесть, отец сводил его в кино – на фильм «Захар Беркут» по повести Ивана Франко. Потом в школьной библиотеке Никита разыскал и саму книгу – о любви и чести, о готовность биться с врагами на смерть за свою Землю, за прекрасные Карпаты…
В одном купе с Никитой оказались худощавые мужчина и женщина, с ними девочка лет шести, одетая в розовую кофточку с вышитым на груди белым слоником. На полках стояли пухлые дорожные сумки, по-видимому, семья возвращалась домой с заработков. Быстренько поев, родители почти сразу залегли спать, но неугомонная девчонка крутилась-крутилась, потом, тихонечко привстав, сунула руку в кармашек своего пальто. Она достала колоду потёртых карт с красивыми старинными картинками и, хитро косясь в сторону читавшего книжку Никиты, стала раскладывать на постели пасьянсы.
Девочка что-то тихо лопотала на своем родном украинском языке. Она, как и почти все дети, была симпатичная, с длинными темными волосами, заплетенными в две косички, очень походила на маму Никиты, когда та была ещё маленькой. Никита время от времени бросал взгляд на девочку, а она кокетливо улыбалась и строила ему глазки.
Никите вспомнилась удивительная история. Прошлым летом, в поезде Киев – Николаев он ехал в одном купе с очень разговорчивой женщиной. Слово за слово – и выяснилось, что она живет в Кировограде. Да еще по соседству с однополчанином Никитиного отца, который в свое время познакомил его с красивой девушкой – будущей его мамой! После чего спустя два года и появился на свет Никита…
Когда поезд ненадолго остановился, Никита отложил свою книжку и стал показывать девочке, как можно строить карточные домики. Они вдвоём стали возводить высокую конструкцию, но иногда девочка неловким движением сбивала карту, и всё сооружение в один момент рассыпалось. Тогда они терпеливо начинали складывать другой замок. Но их строения оказывались такими воздушными, что от легкого дуновения или толчка снова падали.
«Вот так бывает, с кем-то строишь, строишь отношения, а потом происходит дуновение…» – подумал Никита и потёр лоб.
Посмотрев на часы, Никита решил ложиться. Завтра ему надо будет чуть свет вставать, чтобы не пропустить Брянск. А потом бежать на автовокзал и ехать в Гомель, откуда автобусы ходят по райцентрам. К вечеру он успеет помочь собрать новогодний стол.
Никита добирался в Мозырь, где его ждала девушка Юля. Этой осенью он оказался там проездом, а познакомились они случайно – прямо на улице. Он просто спросил дорогу до гостиницы, и вышло так, что она его проводила. Никита – художник, Юля работала музыкантом, творческие же люди быстро находят сначала друг друга, а потом и общие темы.
По дороге Юля рассказала, что в раннем детстве её любимыми игрушками были дудочка, маленькое пианино и гармошка. Дудочку она постоянно теряла, и её дедушка каждый раз где-то находил и снова дарил такую же, с разноцветными кнопками и красивым бархатистым звуком. А потом папа купил ей баян, который для неё превратился в настоящего друга. Так в конце концов она и решила стать музыкантом. После окончания Минской консерватории Юля была отправлена по распределению
на два года в соседнюю область – преподавать в музыкальном колледже. Никого из знакомых у неё в этом небольшом городе не оказалось, и ей было немного тоскливо... Никита тут же пообещал приехать к ней на новогодние праздники. Ему захотелось сделать что-то доброе этой милой девушке, живущей вдалеке от родных и друзей.
Никита проснулся в наступившей тишине – вагон перестал качаться. «Что за станция такая?» – подумал он и посмотрел в тёмное окно, после чего вдруг перевернулся на живот и потёр глаза. Сон куда-то в момент улетучился. Несмотря на глубокую ночь и лунный морозец, за окном кипела жизнь. На заснеженном перроне разыгрывалось необычное представление. Какие-то люди, с ног до головы обвешанные большими и маленькими мягкими игрушками, ходили туда-сюда, утаптывая хрустящий снег и похлопывая рукавицами. Они были похожи на живые нарядные новогодние ёлки. И это не удивляло: до наступления Нового года оставалось уже меньше суток.
«Ага, никак игрушечная фабрика поблизости», – смекнул Никита. Он стал с интересом разглядывать самый настоящий «плюшевый зверинец», который сразу же оживал при появлении проходящего поезда. Яркие станционные фонари освещали белым светом что-то вроде новогоднего циркового представления для детей. Кругом – на снегу и на людях расположились разноцветные пушистые зайчики, лисички, котята и медвежата, тигры и жирафы, на головах суетящихся людей восседали лошадки и пони, даже здоровенный ярко-зелёный крокодил свисал во всю длину с чьей-то широкой спины и волочился пупырчатым хвостом по притоптанному снегу. Среди разноцветной толпы одиноко сновала худая черная собачка, она время от времени обнюхивала какую-нибудь зверуху. Может быть, собака здесь искала себе друзей или присматривала новый модный окрас, например, как вон у того голубого полосатого кота?
Казалось, зверушки, повернутые мордочками к заиндевевшим вагонным окнам, просили у сонных пассажиров: «Купите нас, нам холодно, заберите к себе, в теплый поезд, и поедем к вашим детишкам!» Но хлопающих в ладошки детей не было, никто не кричал: «Папа, папа! Хочу розового волчонка!» Поезд спал, и ночное действо как будто представлялось одному только прильнувшему к окну Никите…
В детстве у Никиты был желтый медвежонок, а у его младшего брата Стасика – волчонок, только не большой и розовый, вроде того, что за окном, а маленький и серый. Вечером братья забирали своих животных в постели и перед сном по очереди рассказывали им сказки. Иногда они менялись своими любимцами, но ненадолго: старый друг лучше новых двух!
«Да, не лучшее время для торговли», – подумал Никита, когда мимо его окна просеменила маленькая бабулька, увешанная гирляндой мелких игрушек, таскать большие и тяжелые ей было не по силам.
Но вот наступило оживление: на перроне показался плотный мужчина в дублёнке и без шапки – сразу видно, что из поезда. Ближе всех к нему как раз проходила бабулька, она протянула ему несколько игрушек. Мужчина взял забавную собачку с отгибающимися лапками – им можно было придать разные положения. Очень милая собачья мордочка сверкала большими добрыми глазами, а чёрное ухо свисало совсем как у Белого Бима из знаменитой книжки.
«Здорово, ведь нашёлся какой-то умелец, сделал такую замечательную игрушку! – порадовался Никита. – Давай, мужик, не раздумывай, покупай скорее собаку, твоим детям она точно понравится!»
Мужчина достал мобильный телефон и начал долгие переговоры. Прошла минута… Затем вторая… Вокруг него вскоре образовалась целая толпа.
«Всё, накрылся бабулькин бизнес!» – Никита уже предчувствовал, чем закончится дело. Так и оказалось – кольцо игрушек и людей раздвинулось, покупатель шёл к своему вагону с огромным львом в обнимку.
«Ну конечно! Что уж мелочиться!» – разочарованно пробормотал Никита, отвернувшись от окна. Он лёг на спину и укрылся с головой простынёй. Скоро поезд медленно тронется, понесет его все ближе и ближе к Юле, а потом будет встреча… И она обязательно сыграет ему на баяне что-нибудь душевное…
Вдруг Никита скинул с себя простыню, вскочил, сунул босые ноги в ботинки и устремился к выходу, то и дело уворачиваясь от ног спящих пассажиров. Когда он вышел в тамбур, проводница уже собиралась закрывать дверь. С улицы тянуло морозной свежестью.
– Ой, подождите, подождите! Пустите меня, я быстренько, я мигом! – Никита попытался прошмыгнуть мимо проводницы, но она загородила дорогу.
– Куда?! Поезд уже отправляется!
– Я Вас умоляю! Дело жизни и смерти! Я выскочу на секунду! – Никита не дал проводнице опомниться, протиснулся мимо неё к двери и спрыгнул на перрон.
– С ума сошёл! Остаться захотел? – понеслось вдогонку.
Бабулю Никита увидел сразу, метрах в двадцати, она брела в сторону пешеходного перехода.
– Бабушка, я беру собаку! Где она, с черным ухом? – возбужденно выпалил он, вмиг догнав бабулю. Поезд уже медленно двигался, проводница проплывала рядом с Никитой, в то время как он на ходу рассчитывался за покупку.
– Сейчас я тебя оставлю здесь, будешь со своими игрушками всю ночь на морозе играться! – пригрозила она шутливо и протянула руку, чтобы принять собаку, – давай залезай скорее! Тоже мне, спохватился!
В вагоне Никите сразу стало тепло, даже душновато. Он прошёл к своей полке и тихонечко лег, положив Бима рядом.
Девочка с чёрными косичками спала, вагон слегка покачивал её, а колеса пели однообразную колыбельную: «тух-тух, чух-чух…»
После необычного ночного приключения наступила бессонница. Никита долго ворочался, потом стал разглядывать собаку. «Забавный псина, как я его только приметил через окно!» – он улыбнулся и постепенно стал погружаться в детские воспоминания…
В Брянск поезд пришёл ещё ночью. Здесь мало кто сходил, почти все в вагоне спали. Никитины попутчики с девочкой даже не пошевелились, когда проводница подошла будить его. «Счастливые! А мне тут до утра кимарить на вокзале!» – подумал он.
Прежде чем пойти на выход, Никита достал свою черноухую собаку и осторожно подложил девочке под подушку. Потом решил ещё оставить записку: «С наступающим Новым годом! Подарок от Деда Мороза!» Но передумал – он не знал, как это написать по-украински.
2009
В одном купе с Никитой оказались худощавые мужчина и женщина, с ними девочка лет шести, одетая в розовую кофточку с вышитым на груди белым слоником. На полках стояли пухлые дорожные сумки, по-видимому, семья возвращалась домой с заработков. Быстренько поев, родители почти сразу залегли спать, но неугомонная девчонка крутилась-крутилась, потом, тихонечко привстав, сунула руку в кармашек своего пальто. Она достала колоду потёртых карт с красивыми старинными картинками и, хитро косясь в сторону читавшего книжку Никиты, стала раскладывать на постели пасьянсы.
Девочка что-то тихо лопотала на своем родном украинском языке. Она, как и почти все дети, была симпатичная, с длинными темными волосами, заплетенными в две косички, очень походила на маму Никиты, когда та была ещё маленькой. Никита время от времени бросал взгляд на девочку, а она кокетливо улыбалась и строила ему глазки.
Никите вспомнилась удивительная история. Прошлым летом, в поезде Киев – Николаев он ехал в одном купе с очень разговорчивой женщиной. Слово за слово – и выяснилось, что она живет в Кировограде. Да еще по соседству с однополчанином Никитиного отца, который в свое время познакомил его с красивой девушкой – будущей его мамой! После чего спустя два года и появился на свет Никита…
Когда поезд ненадолго остановился, Никита отложил свою книжку и стал показывать девочке, как можно строить карточные домики. Они вдвоём стали возводить высокую конструкцию, но иногда девочка неловким движением сбивала карту, и всё сооружение в один момент рассыпалось. Тогда они терпеливо начинали складывать другой замок. Но их строения оказывались такими воздушными, что от легкого дуновения или толчка снова падали.
«Вот так бывает, с кем-то строишь, строишь отношения, а потом происходит дуновение…» – подумал Никита и потёр лоб.
Посмотрев на часы, Никита решил ложиться. Завтра ему надо будет чуть свет вставать, чтобы не пропустить Брянск. А потом бежать на автовокзал и ехать в Гомель, откуда автобусы ходят по райцентрам. К вечеру он успеет помочь собрать новогодний стол.
Никита добирался в Мозырь, где его ждала девушка Юля. Этой осенью он оказался там проездом, а познакомились они случайно – прямо на улице. Он просто спросил дорогу до гостиницы, и вышло так, что она его проводила. Никита – художник, Юля работала музыкантом, творческие же люди быстро находят сначала друг друга, а потом и общие темы.
По дороге Юля рассказала, что в раннем детстве её любимыми игрушками были дудочка, маленькое пианино и гармошка. Дудочку она постоянно теряла, и её дедушка каждый раз где-то находил и снова дарил такую же, с разноцветными кнопками и красивым бархатистым звуком. А потом папа купил ей баян, который для неё превратился в настоящего друга. Так в конце концов она и решила стать музыкантом. После окончания Минской консерватории Юля была отправлена по распределению
на два года в соседнюю область – преподавать в музыкальном колледже. Никого из знакомых у неё в этом небольшом городе не оказалось, и ей было немного тоскливо... Никита тут же пообещал приехать к ней на новогодние праздники. Ему захотелось сделать что-то доброе этой милой девушке, живущей вдалеке от родных и друзей.
Никита проснулся в наступившей тишине – вагон перестал качаться. «Что за станция такая?» – подумал он и посмотрел в тёмное окно, после чего вдруг перевернулся на живот и потёр глаза. Сон куда-то в момент улетучился. Несмотря на глубокую ночь и лунный морозец, за окном кипела жизнь. На заснеженном перроне разыгрывалось необычное представление. Какие-то люди, с ног до головы обвешанные большими и маленькими мягкими игрушками, ходили туда-сюда, утаптывая хрустящий снег и похлопывая рукавицами. Они были похожи на живые нарядные новогодние ёлки. И это не удивляло: до наступления Нового года оставалось уже меньше суток.
«Ага, никак игрушечная фабрика поблизости», – смекнул Никита. Он стал с интересом разглядывать самый настоящий «плюшевый зверинец», который сразу же оживал при появлении проходящего поезда. Яркие станционные фонари освещали белым светом что-то вроде новогоднего циркового представления для детей. Кругом – на снегу и на людях расположились разноцветные пушистые зайчики, лисички, котята и медвежата, тигры и жирафы, на головах суетящихся людей восседали лошадки и пони, даже здоровенный ярко-зелёный крокодил свисал во всю длину с чьей-то широкой спины и волочился пупырчатым хвостом по притоптанному снегу. Среди разноцветной толпы одиноко сновала худая черная собачка, она время от времени обнюхивала какую-нибудь зверуху. Может быть, собака здесь искала себе друзей или присматривала новый модный окрас, например, как вон у того голубого полосатого кота?
Казалось, зверушки, повернутые мордочками к заиндевевшим вагонным окнам, просили у сонных пассажиров: «Купите нас, нам холодно, заберите к себе, в теплый поезд, и поедем к вашим детишкам!» Но хлопающих в ладошки детей не было, никто не кричал: «Папа, папа! Хочу розового волчонка!» Поезд спал, и ночное действо как будто представлялось одному только прильнувшему к окну Никите…
В детстве у Никиты был желтый медвежонок, а у его младшего брата Стасика – волчонок, только не большой и розовый, вроде того, что за окном, а маленький и серый. Вечером братья забирали своих животных в постели и перед сном по очереди рассказывали им сказки. Иногда они менялись своими любимцами, но ненадолго: старый друг лучше новых двух!
«Да, не лучшее время для торговли», – подумал Никита, когда мимо его окна просеменила маленькая бабулька, увешанная гирляндой мелких игрушек, таскать большие и тяжелые ей было не по силам.
Но вот наступило оживление: на перроне показался плотный мужчина в дублёнке и без шапки – сразу видно, что из поезда. Ближе всех к нему как раз проходила бабулька, она протянула ему несколько игрушек. Мужчина взял забавную собачку с отгибающимися лапками – им можно было придать разные положения. Очень милая собачья мордочка сверкала большими добрыми глазами, а чёрное ухо свисало совсем как у Белого Бима из знаменитой книжки.
«Здорово, ведь нашёлся какой-то умелец, сделал такую замечательную игрушку! – порадовался Никита. – Давай, мужик, не раздумывай, покупай скорее собаку, твоим детям она точно понравится!»
Мужчина достал мобильный телефон и начал долгие переговоры. Прошла минута… Затем вторая… Вокруг него вскоре образовалась целая толпа.
«Всё, накрылся бабулькин бизнес!» – Никита уже предчувствовал, чем закончится дело. Так и оказалось – кольцо игрушек и людей раздвинулось, покупатель шёл к своему вагону с огромным львом в обнимку.
«Ну конечно! Что уж мелочиться!» – разочарованно пробормотал Никита, отвернувшись от окна. Он лёг на спину и укрылся с головой простынёй. Скоро поезд медленно тронется, понесет его все ближе и ближе к Юле, а потом будет встреча… И она обязательно сыграет ему на баяне что-нибудь душевное…
Вдруг Никита скинул с себя простыню, вскочил, сунул босые ноги в ботинки и устремился к выходу, то и дело уворачиваясь от ног спящих пассажиров. Когда он вышел в тамбур, проводница уже собиралась закрывать дверь. С улицы тянуло морозной свежестью.
– Ой, подождите, подождите! Пустите меня, я быстренько, я мигом! – Никита попытался прошмыгнуть мимо проводницы, но она загородила дорогу.
– Куда?! Поезд уже отправляется!
– Я Вас умоляю! Дело жизни и смерти! Я выскочу на секунду! – Никита не дал проводнице опомниться, протиснулся мимо неё к двери и спрыгнул на перрон.
– С ума сошёл! Остаться захотел? – понеслось вдогонку.
Бабулю Никита увидел сразу, метрах в двадцати, она брела в сторону пешеходного перехода.
– Бабушка, я беру собаку! Где она, с черным ухом? – возбужденно выпалил он, вмиг догнав бабулю. Поезд уже медленно двигался, проводница проплывала рядом с Никитой, в то время как он на ходу рассчитывался за покупку.
– Сейчас я тебя оставлю здесь, будешь со своими игрушками всю ночь на морозе играться! – пригрозила она шутливо и протянула руку, чтобы принять собаку, – давай залезай скорее! Тоже мне, спохватился!
В вагоне Никите сразу стало тепло, даже душновато. Он прошёл к своей полке и тихонечко лег, положив Бима рядом.
Девочка с чёрными косичками спала, вагон слегка покачивал её, а колеса пели однообразную колыбельную: «тух-тух, чух-чух…»
После необычного ночного приключения наступила бессонница. Никита долго ворочался, потом стал разглядывать собаку. «Забавный псина, как я его только приметил через окно!» – он улыбнулся и постепенно стал погружаться в детские воспоминания…
В Брянск поезд пришёл ещё ночью. Здесь мало кто сходил, почти все в вагоне спали. Никитины попутчики с девочкой даже не пошевелились, когда проводница подошла будить его. «Счастливые! А мне тут до утра кимарить на вокзале!» – подумал он.
Прежде чем пойти на выход, Никита достал свою черноухую собаку и осторожно подложил девочке под подушку. Потом решил ещё оставить записку: «С наступающим Новым годом! Подарок от Деда Мороза!» Но передумал – он не знал, как это написать по-украински.
2009
Запись 8. Новогодние картинки
Благодаря путешествиям я познакомился со многими прекрасными художниками. Все они разные, и у них есть чему поучиться, мы с ними переписываемся и обмениваемся опытом, вдохновляем друг друга на творчество и всячески поддерживаем.
Иногда друзья художники щёлкнут тебя по носу, если расслабишься и выдашь халтуру. А в новогодние праздники, конечно же, порадуют тебя свежими шедеврами и надолго зарядят оптимизмом. Пока есть творческие друзья – никакие беды нам не страшны, ведь большинство бед происходят от незнания, чем себя занять, а с остальными несчастиями можно справиться, погрузившись в любимую работу.
География нашей дружбы широка – от Калининграда до Сахалина, впору географическую карту составлять. Сейчас, когда природа нарядилась пушистым снегом, друзья вдохновляются на новогодние сюжеты. Заснеженную Вологду пишут Ольга Карпачёва и Гоша Николаев, Комсомольск-на-Амуре – Татьяна Лысанова, Чаплыгин – Сергей Левитов, Калининград – Ольга Смирнова, Ижевск – Александр Ложкин, Петербург – Анна Михайлова, Казань – Булат Гильванов, Южно-Сахалинск – Наталья Кирюхина и Юрий Метельский, Мытищи – Евгения Северская. А рассказывать про московских и люберецких друзей можно долго – аж до самого Нового года!
В Тверской области я познакомился со своей землячкой из Люберец, иллюстратором детских книг Надей Кузнецовой. Вот кто нарисовал великое множество новогодних картинок! На одной из предновогодних выставок Надя познакомила меня со своим старшим коллегой – Германом Огородниковым. В детстве я обожал рассказы Николая Носова, моя книжка была с иллюстрациями Генриха Валька и Ивана Семёнова. А много позже у меня появилась книга Носова в другом оформлении – с рисунками Германа Огородникова. Мне его картинки тоже понравились, я потом раздобыл такую же книжку и подарил Наде.
Однажды, в конце декабря, взял в дорогу рассказы Носова. Пока ехал на работу, читал и, тогда ещё ничем не рискуя, от души смеялся. В обеденный перерыв, проходя мимо университетской книжной лавки, увидел девушку, перебирающую стопу старых детских книжек, наваленных в коробку. Девушка чуть не светилась, так ей нравились книжки. Мне тоже захотелось их посмотреть и порадоваться ещё больше – раз уж пошло такое веселье.
Показываю девушке своего драгоценного Носова:
– Можно с Вами порыться в книгах? А Вы пока полюбуйтесь, что у меня есть! Сам Огородников рисовал!
– Не знаю такого.
– Ну вот! А я в детстве ходил в библиотеку и пересмотрел огромные кипы подшивок журнала «Крокодил», там в каждом номере его рисунки были!
– А! Да! Кажется, я узнаю…
– Между прочим, в рассказах Носова есть почти про всё! Вот эта книжка здесь наверняка самая лучшая!
– Да? А про Новый год есть? – оживилась девушка, – а то я обучаю русскому языку греческую девочку и она хотела почитать что-нибудь на новогоднюю тему.
– Хм… – озадаченно листаю Носова.
– Как же так? Не может быть, – всё больше и больше удивляюсь, – вроде, нет…
Так мы и не нашли для греческой девочки новогоднюю книжку.
Ближе к вечеру я поехал в Центральный Дом Художника на открытие книжной ярмарки и выставки детской иллюстрации. А по дороге вспомнил: у Носова есть рассказ «Бенгальские огни»! Именно про Новый год! И – пожалуйста, вот он – в самом конце моей книжки!
Ну, балда! – хлопнул себя по лбу, – как же это я так оплошал? И даже телефонами с девушкой не обменялись…
На выставке в Доме Художника я нашёл Герман Ивановича. Он нарисовал новые поздравительные новогодние открытки и как раз подписывал их. Ещё у него были плакаты с панорамой Москвы, оригинал этой большой работы он несколько лет рисовал остро отточенным карандашом. Вот чудо-то вышло!
Вместо того чтобы смотреть выставку и бродить по ярмарке, весь вечер я провёл в общении с Германом Ивановичем. Он рассказывал о своих друзьях-художниках Евгении Медведеве, Иване Семёнове, Олеге Теслере, Сергее Тюнине. Рассказывал о работе в «Крокодиле». Рассказывал о поэзии Саши Чёрного, о лекарственных растениях, о хитростях велосипедных коробок передач, о том, как можно аккуратно стереть карандашный рисунок и как промывать нос. Он даже рассказывал о том, как правильно ходить на длинные дистанции! Я слушал художника и рисовал его колоритное лицо, но закончить рисунок не удалось.
К нам постоянно подходили желающие купить открытки и порадоваться встрече с автором любимых картинок. Когда наступила минутка затишья, Герман Иванович захотел угостить меня чаем и нечаянно устроил потоп – ай-ай-ай! – пролил содержание бутылки прямо на сумку со своим творчеством! К счастью открытки почти не пострадали!
Герман Иванович ненадолго отлучился, а я в это время ликвидировал последствия наводнения. Смотрю – подошла симпатичная стройная барышня. Видимо, ей было интересно, что это за картинки сушатся на столе.
– Узнаёте автора? – обращаюсь к ней, – он в журнале «Крокодил» рисовал!
– А-а-а-а! Да! Узнаю! – сияет красавица. – Ой! Хочу купить! Хотя бы две картинки… Но у меня только… Вот… – Показывает пятидесятирублёвую бумажку.
– Ничего, берите! Да только не уходите – скоро сам Огородников придёт, он Вам автограф напишет!
Пока я развлекал барышню, художник вернулся. Конечно же, он подписал ей открытки и даже обменялся с ней телефонами – барышне очень хотелось с ним встретиться и приобрести большую панораму Москвы, уж больно занятно было её изучать, отыскивать знакомые дома и рассматривать забавных человечков, птиц, собак и кошек. Наверное, на картинке можно с лупой отыскать и мышек, самому интересно посмотреть – обязательно поищу!
Когда красавица ушла, Герман Иванович посмотрел на меня. Потом свернул в рулон рисунок с Москвой и протянул мне:
– Догони скорее, отдай ей!
Я настиг барышню на лестнице и вручил подарок.
Хотя… Может быть таким оригинальным способом Герман Иванович решил сделать подарок и мне?
Когда вспоминаю эту историю, хочется стать добрее. Думаю, весёлые рисунки Германа Ивановича тоже делают людей добрее. Как и другие новогодние картинки!
2017–2020
Иногда друзья художники щёлкнут тебя по носу, если расслабишься и выдашь халтуру. А в новогодние праздники, конечно же, порадуют тебя свежими шедеврами и надолго зарядят оптимизмом. Пока есть творческие друзья – никакие беды нам не страшны, ведь большинство бед происходят от незнания, чем себя занять, а с остальными несчастиями можно справиться, погрузившись в любимую работу.
География нашей дружбы широка – от Калининграда до Сахалина, впору географическую карту составлять. Сейчас, когда природа нарядилась пушистым снегом, друзья вдохновляются на новогодние сюжеты. Заснеженную Вологду пишут Ольга Карпачёва и Гоша Николаев, Комсомольск-на-Амуре – Татьяна Лысанова, Чаплыгин – Сергей Левитов, Калининград – Ольга Смирнова, Ижевск – Александр Ложкин, Петербург – Анна Михайлова, Казань – Булат Гильванов, Южно-Сахалинск – Наталья Кирюхина и Юрий Метельский, Мытищи – Евгения Северская. А рассказывать про московских и люберецких друзей можно долго – аж до самого Нового года!
В Тверской области я познакомился со своей землячкой из Люберец, иллюстратором детских книг Надей Кузнецовой. Вот кто нарисовал великое множество новогодних картинок! На одной из предновогодних выставок Надя познакомила меня со своим старшим коллегой – Германом Огородниковым. В детстве я обожал рассказы Николая Носова, моя книжка была с иллюстрациями Генриха Валька и Ивана Семёнова. А много позже у меня появилась книга Носова в другом оформлении – с рисунками Германа Огородникова. Мне его картинки тоже понравились, я потом раздобыл такую же книжку и подарил Наде.
Однажды, в конце декабря, взял в дорогу рассказы Носова. Пока ехал на работу, читал и, тогда ещё ничем не рискуя, от души смеялся. В обеденный перерыв, проходя мимо университетской книжной лавки, увидел девушку, перебирающую стопу старых детских книжек, наваленных в коробку. Девушка чуть не светилась, так ей нравились книжки. Мне тоже захотелось их посмотреть и порадоваться ещё больше – раз уж пошло такое веселье.
Показываю девушке своего драгоценного Носова:
– Можно с Вами порыться в книгах? А Вы пока полюбуйтесь, что у меня есть! Сам Огородников рисовал!
– Не знаю такого.
– Ну вот! А я в детстве ходил в библиотеку и пересмотрел огромные кипы подшивок журнала «Крокодил», там в каждом номере его рисунки были!
– А! Да! Кажется, я узнаю…
– Между прочим, в рассказах Носова есть почти про всё! Вот эта книжка здесь наверняка самая лучшая!
– Да? А про Новый год есть? – оживилась девушка, – а то я обучаю русскому языку греческую девочку и она хотела почитать что-нибудь на новогоднюю тему.
– Хм… – озадаченно листаю Носова.
– Как же так? Не может быть, – всё больше и больше удивляюсь, – вроде, нет…
Так мы и не нашли для греческой девочки новогоднюю книжку.
Ближе к вечеру я поехал в Центральный Дом Художника на открытие книжной ярмарки и выставки детской иллюстрации. А по дороге вспомнил: у Носова есть рассказ «Бенгальские огни»! Именно про Новый год! И – пожалуйста, вот он – в самом конце моей книжки!
Ну, балда! – хлопнул себя по лбу, – как же это я так оплошал? И даже телефонами с девушкой не обменялись…
На выставке в Доме Художника я нашёл Герман Ивановича. Он нарисовал новые поздравительные новогодние открытки и как раз подписывал их. Ещё у него были плакаты с панорамой Москвы, оригинал этой большой работы он несколько лет рисовал остро отточенным карандашом. Вот чудо-то вышло!
Вместо того чтобы смотреть выставку и бродить по ярмарке, весь вечер я провёл в общении с Германом Ивановичем. Он рассказывал о своих друзьях-художниках Евгении Медведеве, Иване Семёнове, Олеге Теслере, Сергее Тюнине. Рассказывал о работе в «Крокодиле». Рассказывал о поэзии Саши Чёрного, о лекарственных растениях, о хитростях велосипедных коробок передач, о том, как можно аккуратно стереть карандашный рисунок и как промывать нос. Он даже рассказывал о том, как правильно ходить на длинные дистанции! Я слушал художника и рисовал его колоритное лицо, но закончить рисунок не удалось.
К нам постоянно подходили желающие купить открытки и порадоваться встрече с автором любимых картинок. Когда наступила минутка затишья, Герман Иванович захотел угостить меня чаем и нечаянно устроил потоп – ай-ай-ай! – пролил содержание бутылки прямо на сумку со своим творчеством! К счастью открытки почти не пострадали!
Герман Иванович ненадолго отлучился, а я в это время ликвидировал последствия наводнения. Смотрю – подошла симпатичная стройная барышня. Видимо, ей было интересно, что это за картинки сушатся на столе.
– Узнаёте автора? – обращаюсь к ней, – он в журнале «Крокодил» рисовал!
– А-а-а-а! Да! Узнаю! – сияет красавица. – Ой! Хочу купить! Хотя бы две картинки… Но у меня только… Вот… – Показывает пятидесятирублёвую бумажку.
– Ничего, берите! Да только не уходите – скоро сам Огородников придёт, он Вам автограф напишет!
Пока я развлекал барышню, художник вернулся. Конечно же, он подписал ей открытки и даже обменялся с ней телефонами – барышне очень хотелось с ним встретиться и приобрести большую панораму Москвы, уж больно занятно было её изучать, отыскивать знакомые дома и рассматривать забавных человечков, птиц, собак и кошек. Наверное, на картинке можно с лупой отыскать и мышек, самому интересно посмотреть – обязательно поищу!
Когда красавица ушла, Герман Иванович посмотрел на меня. Потом свернул в рулон рисунок с Москвой и протянул мне:
– Догони скорее, отдай ей!
Я настиг барышню на лестнице и вручил подарок.
Хотя… Может быть таким оригинальным способом Герман Иванович решил сделать подарок и мне?
Когда вспоминаю эту историю, хочется стать добрее. Думаю, весёлые рисунки Германа Ивановича тоже делают людей добрее. Как и другие новогодние картинки!
2017–2020
Запись 7. Маляр в поезде
В декабре, когда на Дальний Восток пришли хорошие морозы, я понял, что пора заканчивать своё затянувшееся путешествие, начавшееся ещё в августе. Теперь надо было в сохранности доставить в Люберцы большую коробку с образцами геологических пород, книжками и разными интересностями для школьного музея, а также пять десятков картин, написанных в Казахстане, Хакассии, на Байкале, в Якутии, на Амуре, в Приморье и на Сахалине. Удалось даже во время стоянки поезда в Чаре изобразить самый высокий забайкальский хребет Кодар. Теперь же в планах было на обратном пути заехать к другу в Новосибирск и посетить в Екатеринбурге Крапивинский отряд «Каравелла». Тут уж я рисковал и к новому году домой не успеть!
От Хабаровска до Новосибирска поезд идёт почти четверо суток, но скучать мне было некогда. Раньше я через окно снимал пейзажи на портативные фотоаппараты и среди пассажиров вагона обязательно находился тип, раздражающийся на этот мой небольшой бзик – стремление не упустить ничего интересного и живописного. Кто-то, подозрительно наблюдая за моими перемещениями от одного окна к другому, спрашивал, что это я бесконечно снимаю. Приходилось показывать ему пальцем на горные склоны, речные извивы, симпатичные деревеньки или какие-нибудь романтичные, если отвлечься от нашей действительности, руины.
– А зачем тебе это надо снимать?
– Для красоты! – отвечал, прицеливаясь к очередному пейзажу. – Потом людям буду показывать!
– А-а-а-а… Для красоты…
Однажды я услышал, как лысый старик в соседнем купе после долгого наблюдения за мной, выдал своей спутнице: «наверное – шпион, что это он всё фотографирует…»
На этот раз я выложил на складной столик большой «Олимпус» с солидным объективом. И никто ко мне не цеплялся – видимо думали, что я важный корреспондент или профессиональный фотограф.
Среди моих соседей оказалось много жителей солнечной Ферганской долины – узбеков и киргизов. Они постоянно собирались вместе и что-то обсуждали. Я радовался, когда их оживлённые беседы велись на родном языке, потому что это не отвлекало от чтения книжек, которыми я обычно запасаюсь в дальнюю дорогу. Так на моём столике и лежали – две дежурные книжки, географический атлас и «Олимпус».
Всё-таки один из узбеков решил поинтересоваться моим фотоаппаратом, точнее его стоимостью. Затем он заявил мне:
– Вы, оказывается, русский, а я сначала думал – англичанин!
Почему именно англичанин, а не француз или голландец? Видимо моя не сильно откормленная физиономия у него ассоциировалась с типажом голодных обитателей Лондонских подворотен из романов Чарльза Диккенса. Я (скорее всего, наивно) полагаю, что моего любимого Диккенса читают даже в Каракалпакии.
В соседнем купе ехали полный мужчина и его резвый сынок старшего дошкольного возраста. Мальчонка (звали его Никитой) нашёл себе такого же неугомонного друга, Руслана, и они вместе носились по вагону – из конца в конец, натыкаясь на пассажиров и едва не выбивая у них из рук стаканы с чаем или кружки с заварной лапшой. Грозные окрики бабушки Руслана и папы Никиты кардинального действия на игрунов в «заводиловку» не производили, разве что ненадолго, да и то, когда запыхавшиеся мальчуганы переводили дух и набирались сил для следующего забега. В вагоне ехали ещё и девочки разного возраста, но на них друзья не обращали внимания – слишком много чести!
Папа Никиты заметил мой этюдник, убранный на верхнюю багажную полку, и рассекретил меня:
– А вы шаржи рисуете?
– Нет! – отрезал я, решив, что придётся рисовать сначала его, потом Никиту, а в итоге – весь вагон.
Наконец, бабушка поймала своего Руслана и, приложив остатки сил, усмирила его:
– Хватит бегать! Сядь смирно! Сейчас книжку будем читать…
– Бабушка! Убей меня! – Заревел Руслан. – Убей, посади в тюрьму!
Бабушка раскрыла книжку с рассказами Виктора Драгунского и попыталась читать вслух.
– Бабушка! Не надо читать! Я хочу играть! – Руслан успокоился, достал планшет и уставился в экран, тыкая кнопки.
– Руслан, давай почитаем… Хотя бы смешной рассказ. Вот, «Профессор кислых щей»!
– Ладно, читай кислых щей, – нехотя согласился внучок. Да и как тут не согласиться, если друга Никиту уже одевали. Им с папой надо было скоро выходить – в Облучье. После Облучья заканчивалась Еврейская автономная область и начиналась Амурская.
На западе Амурской области самый северный участок транссибирской железнодорожной магистрали проходит вблизи небольшого посёлка Ерофей Павлович. У Михаила Пришвина в книге «Дорогие звери» есть маленькая и довольно забавная глава об этой станции. Сейчас там живут четыре с половиной тысячи человек, что почти вдвое меньше, чем в 1930-е годы, когда здесь побывал Пришвин. А спустя тридцать лет – в 1961 году, когда накануне строительства БАМа посёлок разросся почти для десяти тысяч человек населения, известный детский писатель Святослав Сахарнов тоже упомянул Ерофей Павлович – в повести «Солнечный мальчик».
Утром мы прибыли на станцию Ерофей Павлович, где поезд должен стоять минут двадцать! Тут я вспомнил Пришвина и Сахарнова… В общем, мне ничего не оставалось делать, как выскочить из тёплого вагона и пробежаться по посёлку – так сказать, отметиться. Вдруг, думаю, мне тоже здесь придёт какой-нибудь сюжет. На ходу вспомнил информацию о местном резко континентальном климате. Несмотря на то, что географическая широта здесь такая же, как у Тулы или Рязани, в местном грунте круглый год можно раскопать вечную мерзлоту, оставшуюся со времён ледниковых периодов, здесь как раз проходит южная граница её сплошного распространения. Летом в этих краях случается жара под сорок, зато зимой морозы бывают до пятидесяти ниже нуля. В итоге – годовой перепад температур примерно 90 градусов. Средняя январская температура в Ерофее Павловиче – минус тридцать. Именно столько и было, когда я высунул нос на улицу, а спустя десять минут у меня под носом образовалась сосулька. Сделав несколько фотоснимков, я поспешил в свой вагон. Хотелось скорее согреться и рассмотреть свежие кадры – передают ли они неподвижность утреннего морозного воздуха, когда дымы из печных труб стоят вертикально…
И вот мы уже едем по Забайкальскому краю!
Проводница, миловидная женщина средних лет, идёт по вагону с пакетом:
– Мусор! Мусор у кого? – проходя рядом, обращается ко мне, – у Вас есть?
– Да, много мусора! В голове! Подставляйте пакет, сейчас буду вытряхивать глупости!
– Не поможет! – смеётся проводница.
Скоро должна быть станция Могоча, вдруг поезд затормозил. Стоим пять минут. Стоим десять… Самое время вспомнить поговорку местных шутников: «Бог создал Сочи, а дьявол – Сковородино и Могочу». Хотя, я с этой поговоркой не согласен. Все дьявольские пороки – от безделья, а в Могоче можно много чем заняться!
Меня, вдруг, осенило: за окном такой интересный пейзаж с заснеженными островерхими сопками, рыжими кустами и синими тенями! К чему время терять? Быстро снимаю с полки этюдник, открываю его и лихорадочно выдавливаю краски на палитру – лишь бы успеть схватить рисунок и основные отношения, мелочи можно и по ходу движения дописать!
Вот тут и настал час девчонок! Конечно же, они сбежались ко мне со всего вагона – часто ли устраивают в поездах мастер-классы по живописи?
Говорят, пятиклассники – самый любопытный народ. Кто будет с этим спорить, если и вправду первой подошла пятиклассница Света! Она была довольно высокой для своего возраста, худощавой и серьёзной. Света, поправив аккуратную чёлку, вежливо спросила:
– Можно посмотреть?
– Нужно! – отвечаю.
Вскоре подбежали ещё две девочки – младшая сестра Светы первоклассница Катя, и Эвелина, которая была, судя по всему, немного младше Светы и куда менее бойкой.
Поезд продолжал стоять, а я уже полным ходом красил свою картонку. Быстро схватил отношения неба с облаками, снега и теней на снегу. Когда начал набрасывать силуэты красноватых кустов и берёзок, поезд тронулся. Мне было подарено всего минут двадцать. Не беда – можно и на ходу работать!
– У Вас талант! – говорит мне Света.
– У всех есть талант! Например, поезд водить. Или бабушку изводить… – Я покосился на Руслана. Он, так и не дослушав рассказ Драгунского, погрузился в компьютерную игру. Ко мне подошла уже четвёртая девочка, а Руслан в нашу сторону даже головой не повёл.
– Хотите сами попробовать? – я протянул девчонкам кисточку.
– Давайте! – отважилась Света.
Пока девочки тренировались писать на картинке снег и облака, Руслан был очень занят и на нас не обратил ни грамма внимания, хотя сидел как раз напротив.
– Я думала, что быть художником – просто, – изрекла малютка Катя, теребя русую косичку, – а это на самом деле сложно.
– Да! – отвечаю, – сложно! Если художником…
– А Вы по первой профессии, наверное, маляр? – выдала Эвелина, – у Вас очень хорошо и быстро получается закрасить!
– Угадала! Маляр-штукатур. Нам в старших классах давали такую специальность.
– Да! Я сразу поняла! – оживилась Эвелина, – А так быть художником… Ну, это… Вот это как… Вот это… – она так и не смогла сложить фразу, видимо многомудрую.
Эвелину выручила Света:
– Я ещё никогда не видела художников в поездах!
– Я тоже! – улыбаюсь, – вот и решил исправить этот пробел!
Поезд опаздывал на 4 часа. Моя картинка уже была закончена, за окном смеркалось.
Девчонки со своими мамами ехали в Петровск-Забайкальский. Город этот находится среди гор, почти на километровой высоте и зимние морозы ниже двадцати пяти там нормальное явление. Сейчас же мороз стоял под сорок градусов. Проводница то и дело наполняла резиновую грелку кипятком и отливала замёрзший туалет.
– Тётя Катя! – спешит к проводнице Света, – Вы дверь не закрыли! Сейчас, я помогу!
Света обращалась к тёте Кате, как будто они уже не первый год общались.
– Света, а Вы давно с тётей Катей познакомились? – спрашиваю, закрывая объектив фотоаппарата крышкой.
– Да! Вчера!
Маленькая Катя тоже крутилась подле нас, потом замерла и задумалась. Когда тётя Катя ушла с грелкой в уборную, она подвела итог своим размышлениям:
– Я лучше буду на художника учиться, чем на проводницу!
Руслан с бабушкой вышли ночью в Улан-Удэ. На кого мечтает учиться Руслан – тайна. А бабушка его работала химиком.
2019
От Хабаровска до Новосибирска поезд идёт почти четверо суток, но скучать мне было некогда. Раньше я через окно снимал пейзажи на портативные фотоаппараты и среди пассажиров вагона обязательно находился тип, раздражающийся на этот мой небольшой бзик – стремление не упустить ничего интересного и живописного. Кто-то, подозрительно наблюдая за моими перемещениями от одного окна к другому, спрашивал, что это я бесконечно снимаю. Приходилось показывать ему пальцем на горные склоны, речные извивы, симпатичные деревеньки или какие-нибудь романтичные, если отвлечься от нашей действительности, руины.
– А зачем тебе это надо снимать?
– Для красоты! – отвечал, прицеливаясь к очередному пейзажу. – Потом людям буду показывать!
– А-а-а-а… Для красоты…
Однажды я услышал, как лысый старик в соседнем купе после долгого наблюдения за мной, выдал своей спутнице: «наверное – шпион, что это он всё фотографирует…»
На этот раз я выложил на складной столик большой «Олимпус» с солидным объективом. И никто ко мне не цеплялся – видимо думали, что я важный корреспондент или профессиональный фотограф.
Среди моих соседей оказалось много жителей солнечной Ферганской долины – узбеков и киргизов. Они постоянно собирались вместе и что-то обсуждали. Я радовался, когда их оживлённые беседы велись на родном языке, потому что это не отвлекало от чтения книжек, которыми я обычно запасаюсь в дальнюю дорогу. Так на моём столике и лежали – две дежурные книжки, географический атлас и «Олимпус».
Всё-таки один из узбеков решил поинтересоваться моим фотоаппаратом, точнее его стоимостью. Затем он заявил мне:
– Вы, оказывается, русский, а я сначала думал – англичанин!
Почему именно англичанин, а не француз или голландец? Видимо моя не сильно откормленная физиономия у него ассоциировалась с типажом голодных обитателей Лондонских подворотен из романов Чарльза Диккенса. Я (скорее всего, наивно) полагаю, что моего любимого Диккенса читают даже в Каракалпакии.
В соседнем купе ехали полный мужчина и его резвый сынок старшего дошкольного возраста. Мальчонка (звали его Никитой) нашёл себе такого же неугомонного друга, Руслана, и они вместе носились по вагону – из конца в конец, натыкаясь на пассажиров и едва не выбивая у них из рук стаканы с чаем или кружки с заварной лапшой. Грозные окрики бабушки Руслана и папы Никиты кардинального действия на игрунов в «заводиловку» не производили, разве что ненадолго, да и то, когда запыхавшиеся мальчуганы переводили дух и набирались сил для следующего забега. В вагоне ехали ещё и девочки разного возраста, но на них друзья не обращали внимания – слишком много чести!
Папа Никиты заметил мой этюдник, убранный на верхнюю багажную полку, и рассекретил меня:
– А вы шаржи рисуете?
– Нет! – отрезал я, решив, что придётся рисовать сначала его, потом Никиту, а в итоге – весь вагон.
Наконец, бабушка поймала своего Руслана и, приложив остатки сил, усмирила его:
– Хватит бегать! Сядь смирно! Сейчас книжку будем читать…
– Бабушка! Убей меня! – Заревел Руслан. – Убей, посади в тюрьму!
Бабушка раскрыла книжку с рассказами Виктора Драгунского и попыталась читать вслух.
– Бабушка! Не надо читать! Я хочу играть! – Руслан успокоился, достал планшет и уставился в экран, тыкая кнопки.
– Руслан, давай почитаем… Хотя бы смешной рассказ. Вот, «Профессор кислых щей»!
– Ладно, читай кислых щей, – нехотя согласился внучок. Да и как тут не согласиться, если друга Никиту уже одевали. Им с папой надо было скоро выходить – в Облучье. После Облучья заканчивалась Еврейская автономная область и начиналась Амурская.
На западе Амурской области самый северный участок транссибирской железнодорожной магистрали проходит вблизи небольшого посёлка Ерофей Павлович. У Михаила Пришвина в книге «Дорогие звери» есть маленькая и довольно забавная глава об этой станции. Сейчас там живут четыре с половиной тысячи человек, что почти вдвое меньше, чем в 1930-е годы, когда здесь побывал Пришвин. А спустя тридцать лет – в 1961 году, когда накануне строительства БАМа посёлок разросся почти для десяти тысяч человек населения, известный детский писатель Святослав Сахарнов тоже упомянул Ерофей Павлович – в повести «Солнечный мальчик».
Утром мы прибыли на станцию Ерофей Павлович, где поезд должен стоять минут двадцать! Тут я вспомнил Пришвина и Сахарнова… В общем, мне ничего не оставалось делать, как выскочить из тёплого вагона и пробежаться по посёлку – так сказать, отметиться. Вдруг, думаю, мне тоже здесь придёт какой-нибудь сюжет. На ходу вспомнил информацию о местном резко континентальном климате. Несмотря на то, что географическая широта здесь такая же, как у Тулы или Рязани, в местном грунте круглый год можно раскопать вечную мерзлоту, оставшуюся со времён ледниковых периодов, здесь как раз проходит южная граница её сплошного распространения. Летом в этих краях случается жара под сорок, зато зимой морозы бывают до пятидесяти ниже нуля. В итоге – годовой перепад температур примерно 90 градусов. Средняя январская температура в Ерофее Павловиче – минус тридцать. Именно столько и было, когда я высунул нос на улицу, а спустя десять минут у меня под носом образовалась сосулька. Сделав несколько фотоснимков, я поспешил в свой вагон. Хотелось скорее согреться и рассмотреть свежие кадры – передают ли они неподвижность утреннего морозного воздуха, когда дымы из печных труб стоят вертикально…
И вот мы уже едем по Забайкальскому краю!
Проводница, миловидная женщина средних лет, идёт по вагону с пакетом:
– Мусор! Мусор у кого? – проходя рядом, обращается ко мне, – у Вас есть?
– Да, много мусора! В голове! Подставляйте пакет, сейчас буду вытряхивать глупости!
– Не поможет! – смеётся проводница.
Скоро должна быть станция Могоча, вдруг поезд затормозил. Стоим пять минут. Стоим десять… Самое время вспомнить поговорку местных шутников: «Бог создал Сочи, а дьявол – Сковородино и Могочу». Хотя, я с этой поговоркой не согласен. Все дьявольские пороки – от безделья, а в Могоче можно много чем заняться!
Меня, вдруг, осенило: за окном такой интересный пейзаж с заснеженными островерхими сопками, рыжими кустами и синими тенями! К чему время терять? Быстро снимаю с полки этюдник, открываю его и лихорадочно выдавливаю краски на палитру – лишь бы успеть схватить рисунок и основные отношения, мелочи можно и по ходу движения дописать!
Вот тут и настал час девчонок! Конечно же, они сбежались ко мне со всего вагона – часто ли устраивают в поездах мастер-классы по живописи?
Говорят, пятиклассники – самый любопытный народ. Кто будет с этим спорить, если и вправду первой подошла пятиклассница Света! Она была довольно высокой для своего возраста, худощавой и серьёзной. Света, поправив аккуратную чёлку, вежливо спросила:
– Можно посмотреть?
– Нужно! – отвечаю.
Вскоре подбежали ещё две девочки – младшая сестра Светы первоклассница Катя, и Эвелина, которая была, судя по всему, немного младше Светы и куда менее бойкой.
Поезд продолжал стоять, а я уже полным ходом красил свою картонку. Быстро схватил отношения неба с облаками, снега и теней на снегу. Когда начал набрасывать силуэты красноватых кустов и берёзок, поезд тронулся. Мне было подарено всего минут двадцать. Не беда – можно и на ходу работать!
– У Вас талант! – говорит мне Света.
– У всех есть талант! Например, поезд водить. Или бабушку изводить… – Я покосился на Руслана. Он, так и не дослушав рассказ Драгунского, погрузился в компьютерную игру. Ко мне подошла уже четвёртая девочка, а Руслан в нашу сторону даже головой не повёл.
– Хотите сами попробовать? – я протянул девчонкам кисточку.
– Давайте! – отважилась Света.
Пока девочки тренировались писать на картинке снег и облака, Руслан был очень занят и на нас не обратил ни грамма внимания, хотя сидел как раз напротив.
– Я думала, что быть художником – просто, – изрекла малютка Катя, теребя русую косичку, – а это на самом деле сложно.
– Да! – отвечаю, – сложно! Если художником…
– А Вы по первой профессии, наверное, маляр? – выдала Эвелина, – у Вас очень хорошо и быстро получается закрасить!
– Угадала! Маляр-штукатур. Нам в старших классах давали такую специальность.
– Да! Я сразу поняла! – оживилась Эвелина, – А так быть художником… Ну, это… Вот это как… Вот это… – она так и не смогла сложить фразу, видимо многомудрую.
Эвелину выручила Света:
– Я ещё никогда не видела художников в поездах!
– Я тоже! – улыбаюсь, – вот и решил исправить этот пробел!
Поезд опаздывал на 4 часа. Моя картинка уже была закончена, за окном смеркалось.
Девчонки со своими мамами ехали в Петровск-Забайкальский. Город этот находится среди гор, почти на километровой высоте и зимние морозы ниже двадцати пяти там нормальное явление. Сейчас же мороз стоял под сорок градусов. Проводница то и дело наполняла резиновую грелку кипятком и отливала замёрзший туалет.
– Тётя Катя! – спешит к проводнице Света, – Вы дверь не закрыли! Сейчас, я помогу!
Света обращалась к тёте Кате, как будто они уже не первый год общались.
– Света, а Вы давно с тётей Катей познакомились? – спрашиваю, закрывая объектив фотоаппарата крышкой.
– Да! Вчера!
Маленькая Катя тоже крутилась подле нас, потом замерла и задумалась. Когда тётя Катя ушла с грелкой в уборную, она подвела итог своим размышлениям:
– Я лучше буду на художника учиться, чем на проводницу!
Руслан с бабушкой вышли ночью в Улан-Удэ. На кого мечтает учиться Руслан – тайна. А бабушка его работала химиком.
2019
Запись 6. Крымские чудеса
Прекрасным весенним днём 2017 года я зашёл в городскую библиотеку – поискать книжку Марка Ефетова «Письмо на панцире». Помню, с каким интересном прочитал её в детстве. Эта книга о пионерском лагере Артек, о девочке Вите и молодом матросе, который в одиночку остановил целый отряд фашистов, израсходовав на них все патроны, гранаты и свою жизнь. Я запомнил картинку из книжки – молодой израненный и связанный парень в тельнике стоит на краю страшного скального обрыва и смотрит на врагов. Через мгновение он прыгнет в пропасть, чтобы не доставить удовольствие фашистскому офицеру пустить пулю в ненавистную русскую голову.
Книжку я так и не нашёл – наверное её зачитали до дыр и потом она была списана. В библиотеке я встретился с директором – красивой доброй женщиной. По её лицу было видно, насколько она измотана работой. Она рассказала, что её замучили вышестоящие начальники: дай-подай им подробные отчёты о всех библиотечных мероприятиях.
– Как хочется работать с читателями, рассказывать им о книгах, читать вместе с ними, проводить беседы с детьми, мастерить руками… – говорит мне она, – а вместо этого приходится писать кипы бумажек, чтобы кто-то перед кем-то отчитался…
– Перед своим хозяином, – добавляю, – за втрое большую, чем у Вас, зарплату!
– Вот именно! Но я не хочу, чтобы наша библиотека превратилась в мёртвое пространство. Или доходное увеселительное заведение, где будут смотреть на большом экране футбол и пить пиво. Поэтому приходится работать с утра до вечера… С бумажками.
За книгой Ефетова я зашёл в библиотеку не случайно – в музее, где я работал, была организована выставка, посвящённая Крыму. Я решил сделать литературную карту Крыма и разложить рядом с ней книги.
В детстве у меня была книжка «Крымские чудеса». Из неё я узнал про тайны гор и моря, про удивительные растения, грязевые вулканы, вредные колючки, ядовитых пауков, страшные пропасти, величественные скалы и разное другое. Много лет я мечтал оказаться в Крыму, но мои родители не были богатыми коммерсантами, чтобы возить своё чадо к благословенным берегам Тавриды. Зато студентом я проходил геодезическую практику в Крыму и наконец-то побывал в Симферополе, Бахчисарае, Алуште и даже посетил Крымскую обсерваторию. Потом ещё не раз ездил на полуостров детской мечты, обошёл его вдоль и поперёк – от мыса Айя до Сиваша и от Тарханкута до мыса Фонарь. В Крыму даже доводилось посидеть на краю смерти – с этюдником ползал над пропастями Фиолента, Инкермана и мыса Алчак. Вот когда было самое время вспомнить героя матроса, бросившегося со скалы в море!
Когда я впервые приехал в Севастополь, город, знакомый мне по любимым повестям Владислава Крапивина, я был поражён памятником на мысе Хрустальный. Огромными фигурами солдата и матроса, идущими в атаку на врага. Но уже в следующий свой приезд солдата с матросом сразу и не увидел – памятник вместе с половиной неба заслонила чудовищных размеров гостиница. Там, где в 1855 году держались последние защитники разрушенного Севастополя, где с 1941 по 1944 год все горело и поливалось кровью, теперь идёт торговля землёй. Отель с ресторанами построили прямо на месте, изображённом Александром Дейнекой на картине «Оборона Севастополя». Хотя, кто сейчас помнит эту картину? Кто читает «Севастопольские рассказы» Льва Толстого или рассказ «Одухотворённые люди» Андрея Платонова? Кому нужен тот самый героический Севастополь? Ведь символ героизма нельзя продать. Можно продать землю, по которой когда-то ходили герои – это сейчас намного выгоднее, чем сохранять историческую и природную красоту.
Кому-то не стыдно заниматься куплей-продажей земли в Крыму. Крымская земля, одна из самых прекрасных на свете, общая. Она общая для тех, кто её любит. Как любили Нахимов, Чехов, Горький, Куприн, Булгаков, Богаевский, Ахматова, Гайдар, Паустовский… Как любили Крым настоящие герои, юные Гуля Королёва, Володя Дубинин, Витя Коробков. И тот самый молодой матрос, что стоял на скале, один против толпы фашистов...
2020
Книжку я так и не нашёл – наверное её зачитали до дыр и потом она была списана. В библиотеке я встретился с директором – красивой доброй женщиной. По её лицу было видно, насколько она измотана работой. Она рассказала, что её замучили вышестоящие начальники: дай-подай им подробные отчёты о всех библиотечных мероприятиях.
– Как хочется работать с читателями, рассказывать им о книгах, читать вместе с ними, проводить беседы с детьми, мастерить руками… – говорит мне она, – а вместо этого приходится писать кипы бумажек, чтобы кто-то перед кем-то отчитался…
– Перед своим хозяином, – добавляю, – за втрое большую, чем у Вас, зарплату!
– Вот именно! Но я не хочу, чтобы наша библиотека превратилась в мёртвое пространство. Или доходное увеселительное заведение, где будут смотреть на большом экране футбол и пить пиво. Поэтому приходится работать с утра до вечера… С бумажками.
За книгой Ефетова я зашёл в библиотеку не случайно – в музее, где я работал, была организована выставка, посвящённая Крыму. Я решил сделать литературную карту Крыма и разложить рядом с ней книги.
В детстве у меня была книжка «Крымские чудеса». Из неё я узнал про тайны гор и моря, про удивительные растения, грязевые вулканы, вредные колючки, ядовитых пауков, страшные пропасти, величественные скалы и разное другое. Много лет я мечтал оказаться в Крыму, но мои родители не были богатыми коммерсантами, чтобы возить своё чадо к благословенным берегам Тавриды. Зато студентом я проходил геодезическую практику в Крыму и наконец-то побывал в Симферополе, Бахчисарае, Алуште и даже посетил Крымскую обсерваторию. Потом ещё не раз ездил на полуостров детской мечты, обошёл его вдоль и поперёк – от мыса Айя до Сиваша и от Тарханкута до мыса Фонарь. В Крыму даже доводилось посидеть на краю смерти – с этюдником ползал над пропастями Фиолента, Инкермана и мыса Алчак. Вот когда было самое время вспомнить героя матроса, бросившегося со скалы в море!
Когда я впервые приехал в Севастополь, город, знакомый мне по любимым повестям Владислава Крапивина, я был поражён памятником на мысе Хрустальный. Огромными фигурами солдата и матроса, идущими в атаку на врага. Но уже в следующий свой приезд солдата с матросом сразу и не увидел – памятник вместе с половиной неба заслонила чудовищных размеров гостиница. Там, где в 1855 году держались последние защитники разрушенного Севастополя, где с 1941 по 1944 год все горело и поливалось кровью, теперь идёт торговля землёй. Отель с ресторанами построили прямо на месте, изображённом Александром Дейнекой на картине «Оборона Севастополя». Хотя, кто сейчас помнит эту картину? Кто читает «Севастопольские рассказы» Льва Толстого или рассказ «Одухотворённые люди» Андрея Платонова? Кому нужен тот самый героический Севастополь? Ведь символ героизма нельзя продать. Можно продать землю, по которой когда-то ходили герои – это сейчас намного выгоднее, чем сохранять историческую и природную красоту.
Кому-то не стыдно заниматься куплей-продажей земли в Крыму. Крымская земля, одна из самых прекрасных на свете, общая. Она общая для тех, кто её любит. Как любили Нахимов, Чехов, Горький, Куприн, Булгаков, Богаевский, Ахматова, Гайдар, Паустовский… Как любили Крым настоящие герои, юные Гуля Королёва, Володя Дубинин, Витя Коробков. И тот самый молодой матрос, что стоял на скале, один против толпы фашистов...
2020
Запись 5. Сахалин, Галапагосы и прочие острова
Если в названии книги присутствует слово «остров», то она почти наверняка обречена на успех! Судите сами: «Таинственный остров» и «Плавучий остров» Жюля Верна, «Остров сокровищ» Стивенсона, «Остров доктора Морро» Уэллса, «Остров Сахалин» Чехова, «Остров погибших кораблей» Беляева, «Обитаемый остров» Стругацких, «Пылающий остров» Казанцева, «Острова в океане» Хемингуэя, «Острова и капитаны» Крапивина… Просто – «Остров» у Робера Мерля, в конце концов! Даже всякие книжки в мягких обложках с названиями типа «Остров привидений», «Остров любви», «Кровавый остров», «Остров возмездия» или «Остров гнева» вызывают любопытство. Юрий Коваль тоже знал толк в островах, ознакомьтесь с его пергаментом «Суер-Выер»: там, где речь идёт об острове, глава книги повышенно гениальна. Особенно мне нравится глава «Остров пониженной гениальности». Если я когда-нибудь напишу толстый роман, назову его «Остров пустоты»! А для своих неугомонных племянниц готов сочинить сказку «Остров большого ремня».
Посещение разных островов мне всегда казалось праздником. Видимо потому, что на островах можно хотя бы попытаться скрыться от океана глупости, покрывающего три четверти ойкумены.
Когда мы с другом ходили на байдарке по реке Оке, одну из стоянок мы устроили на острове! А этот остров находился как раз напротив дачи пианиста Святослава Рихтера, о ней Паустовский писал в рассказе «Избушка в лесу». Сейчас там находится музей. Но мы с другом как-то об этом забыли, и в своём досадном неведении ограничились изучением нашего острова, где росли одни кусты ивы и лопухи. Нашему острову теперь можно смело дать название: остров Лопухов, а лучше – остров Лопухохо! Хотя… Самые большие лопухи у нас – на Сахалине.
Однажды меня пригласили выступить перед читателями Люберецкой районной библиотеки с рассказом о путешествии на Дальний Восток. Людей пришло много. Появилась даже художница Надя Кузнецова, чего я никак не ожидал – она целыми днями рисует иллюстрации к детским книжкам и оторвать её от этого почти невозможно! А если бы я заявил в анонсе доклада, что целью путешествия был остров Сахалин, уверен, пришло бы людей ещё больше! Потому что остров – это вам не какой-то там полуостров, всего сто лет назад на остров в море могли попасть только отважные мореплаватели!
И вот, когда я уже разложил свои картины, подключил проектор для показа фотографий и приготовился к выступлению, ко мне подходит солидно одетая дама, обнимает меня как закадычного друга и восторженно заявляет, глядя с близкого расстояния прямо в глаза:
– Это замечательно, что Вы сейчас будете нам рассказывать о Галапагосских островах! Вы же знаете, какие там огромные черепахи! Говорят, они очень мало питаются, но за долгую жизнь вырастают до больших размеров и у них очень вкусное мясо! Наверное, оно такое вкусное из-за того, что черепахи мало едят!
– Хм… – я растерялся, – знаете, мне тоже последнее время приходится не очень обильно питаться. Особенно во время путешествий… Может быть, и моё мясо тоже вкусное, но точно не могу сказать…
– А у Вас много галапагосских фотографий? Вы игуан снимали, или хотя бы их видели?
– Ээээ… Кажется… Я видел скелет игуанодона в палеонтологическом музее. А кто Вам сказал, что я сейчас буду про Галапагосы рассказывать?
– А куда же Вы ездили? – в глазах дамы появилось разочарование и стало постепенно расти, по мере того, как в моих глазах росло недоумение.
– По Казахстану ездил, по Сибири… До Владивостока добрался!
– Ну, Владивосток – что там интересного? То ли – Галапагосы!
Надо было сказать даме, что я обязательно запланирую посещение Галапагосов. Или, что хотя бы начну откладывать деньги для поездки на эти замечательные острова – в любом случае какая-то польза будет. А сейчас расскажу о другом острове – Сахалине! Он огромен, его протяжённость с севера на юг равна расстоянию от Москвы до Ростова-на-Дону! Там нет огромных черепах, зато есть огромные лопухи! Я, правда, их там не нашёл, видимо они тогда уже завяли в преддверии зимы…
Пока я как увядший лопух растерянно думал, что бы ещё сказать даме, её интерес ко мне совершенно завял, она развернулась и направилась к выходу. Опасаясь, как бы за ней не потянулись другие, я срочно приступил к докладу и... Конечно, кроме Сахалина упомянул Владивосток, где есть свой уникальный остров-крепость – остров Русский! Оказалось, что на библиотечный вечер была приглашена наша люберецкая гордость – пятнадцатикратная рекордсменка мира в вертолётном спорте Инна Андреевна Копец. Она родилась во Владивостоке! Инна Андреевна подарила мне книжку о своих полётах. Испытывая возможности наших вертолётов, она поднимала груз в 25 тонн на высоту почти четырёх километров! Если на такую высоту в хорошую погоду взлететь над Южно-Сахалинском, наверное, можно и Японию увидеть – до неё каких-то полторы сотни километров…
На Сахалин и обратно я попадал паромом Ванино – Холмск. Кто читал «Фрегат Паллада» Гончарова, должен быть в курсе, где находится гавань, именуемая ныне Советской. Остатки «Паллады» покоятся на дне Императорской гавани, как она тогда называлась. В местном музее хранятся поднятые фрагменты знаменитого корабля, прожившего всего 23 года и во время Крымской войны затопленного во избежание захвата неприятелем.
Тут же в одной связке с Совгаванью находится Ванино – город, что из песни «Я помню тот Ванинский порт...» Рядом с ним – посёлок Октябрьский. А между ними – посёлок Заветы Ильича. Увы, так получилось, что заветы Ильича выполнены не были – победили амбициозные менеджеры во главе с мальчишами-плохишами. В итоге со стелы с датами жизни Ильича само изображение вождя было сорвано и, судя по всему, сдано в металлолом. На Дальнем Востоке сейчас тема сбора металлолома очень актуальна. К счастью хоть здание бывшего театра Тихоокеанского военно-морского флота сохранилось и даже функционирует как Культурно-информационный центр. Но нетрудно догадаться, каковы его перспективы, если население посёлка неуклонно уменьшается – местный люд сбегает на «запад», как здесь называют Центральную Россию.
Первое на Сахалине русское поселение Дуэ (неподалёку от современного Александровска-Сахалинского) возникло в 1852 году, когда здесь было обнаружено месторождение каменного угля. В 1930-е годы добыча угля шла полным ходом, население посёлка составляло 5000 человек. В 1977 году шахту закрыли, люди стали покидать Дуэ. Сейчас там выживают несколько десятков самых стойких людей, привязанных к своим корням и красивой природе. Ничего удивительного в таком печальном исходе нет – трагедия неизбежна, если территорию заселяют пришлые люди, найдя там лишь исчерпаемый источник существования. Неисчерпаемый источник – любовь к родной природе и способность к созидательному творчеству. А суть временщиков – хапнул, высосал и бросил.
Сахалин начал активно заселялся русскими с 1875 года, после официального присоединения к России по договору с Японией. Сразу же остров стал местом каторги и ссылки преступников. Превратить огромную территорию в «остров-тюрьму» – вот что придумало и осуществило царское правительство. Если быть честными, это можно характеризовать так: хватай и любыми средствами удерживай, пока не отняли другие – японцы или манчжуры! Что до коренного сахалинского населения – нивхов и айнов, похоже, русские и японцы, неоднократно делившие между собой остров, их в расчёт не брали. Все мы возмущаемся жестокости колонизаторов Америки, истреблявших индейское население, но кто вспомнит печальную историю нивхов и айнов, которых сейчас и сотню человек вряд ли найти. Только и остаётся – читать о сахалинских нивхах в повести Чингиза Айтматова «Пегий пёс, бегущий краем моря».
Когда в 1890 году на Сахалин приехал Чехов, там жило примерно 26 тысяч поселенцев, из которых две трети – каторжники. Согласно официальной чиновничьей отчётности, сахалинская колония представлялась вполне цивилизованной и благополучной, тогда как Чехову она предстала сущим адом. В книге «Остров Сахалин» Чехову пришлось несколько смягчить свои впечатления, иначе её не пропустила бы цензура. В один год с Чеховым на Сахалине побывал и описал местные тюрьмы американский хирург Бенджамин Ховард, его книга «Узники России» большая редкость, поскольку издана у нас недавно и мизерным тиражом.
В 1900 году русского населения острова насчитывалось уже 36,5 тысяч человек, примерно половину составляли ссыльнокаторжные и ссыльнопоселенцы. В этом году на Сахалин приезжает знаменитый журналист Влас Дорошевич. Его большой сборник очерков «Сахалин» я не рекомендовал бы людям с нежной психикой. «Здесь всё дышит страданием. Здесь много было преступленья и труда» писал Дорошевич. Нравы на политом кровью каторжников острове царили ужасающие. Первое время книгу «Сахалин» по распоряжению правительства изымали из библиотек и запрещали продавать.
В 1906 году, уже после того, как по итогам русско-японской войны южная половина острова отошла Японии, каторгу на Сахалине отменили, она как средство наказания и исправления преступников себя не оправдала.
Но пора рассказать и о природе острова. Я туда попал в октябре, осень радовала красками и неожиданным теплом. Окружающее Сахалин море служит большим термостатом – долго нагревается весной и так же долго отдает тепло осенью. Так что привычная смена сезонов в Центральной России здесь имеет примерно месячный сдвиг. Зимой на острове холодно, снежно и лютуют ветры, а лучшие дни стоят в августе – сентябре. В конце октября меня поразили цветущие разноцветные розы, посаженные вокруг краеведческого музея Южно-Сахалинска! Но когда, особенно на севере острова, погода портится, Сахалин уныл. Тогда солнца здесь не видят неделями, а обычным явлением становится густой туман. Случаются на Сахалине тайфуны и землетрясения. Но всё это не повод бояться побывать на Сахалине – катаклизмы где угодно быстрее устроит человек.
Если хотите стать мореплавателем – отправляйтесь на Сахалин паромом. Ширина Татарского пролива в средней части 120 километров, в ясный день с парома одновременно видны отроги Сихотэ-Алиня на материке и Сахалинские горы. Две трети Сахалина (его центр и юг) – почти параллельные горные хребты, их тут больше десяти. Внешне они напоминают Уральские горы, местами их высота превосходит километр и достигает наивысшей отметки 1609 метров. Западный берег Сахалина – почти беспрерывные горные обрывы – Южно-прибрежная цепь, Приморская цепь и Северо-прибрежная цепь. Северный же Сахалин – равнинный и часто заболоченный, но даже и там местами встречаются небольшие островные горы, достигающие 500 – 600 метров. На возвышающихся среди тайги вершинах Вагис, Даахуриа и Три Брата есть живописные скалы, но туристы здесь почти не ходят – большие пространства Северного Сахалина малонаселенные.
Главный город севера острова – Оха, он появился в начале прошлого века как посёлок нефтяников. С 21 апреля 1920 года по 15 мая 1925 года Оха (как и весь Сахалин) находился под Японией, тогда и началась промышленная добыча нефти. Поводом для оккупации Северного Сахалина послужила жестокая бойня в Николаевске-на-Амуре, захваченном японцами в сентябре 1918 года, за полтора года до этого. События весны 1920 года поражают масштабами зверств, как со стороны японцев, так и партизан Дальневосточной Республики. Сначала грабили и убивали японцы, потом – красные партизаны, среди которых были и недавние каторжники. В ходе боёв бывший центр золотодобычи почти полностью разрушили и сожгли, погибло до 500 партизан и более 700 японцев, среди которых – полторы сотни расстрелянных пленных. О тех событиях можно прочитать в повести Рувима Фраермана «Васька-гиляк», будущий знаменитый писатель состоял в отряде тех самых партизан.
Примерно девять десятых от почти полумиллионного населения Сахалина живёт в куда более благоприятной по климату южной половине – в одном только Южно-Сахалинске сконцентрировано 43% жителей. Прочёсывая улицы столицы острова, я пытался увидеть хоть одного человека, чертами лица напоминающего не европейца, а местного аборигена. Не нашёл. Видел лишь корейцев, они составляют почти шесть процентов населения. Можно бесконечно вести дискуссии о справедливости судьбы Сахалина и его жителей, кому должны принадлежать Южные Курилы, кому – нефтяные месторождения… Но, раз уж русские стали хозяевами острова, спросим себя: достойно ли мы распоряжаемся его богатствами? Неужели, закрыв на острове каторгу, лушее, что мы придумали – выдаивать из Сахалина минеральные ресурсы, в первую очередь – нефть и газ? Это сейчас даёт более половины всего дохода с деятельности на острове. Вот есть райские острова, острова тайн и чудес, бывают острова-крепости, придумали даже песню про остров невезения… А остров «Дойная корова» кто придумал?
В порту Холмск произошло чудесное знакомство. Во время причаливания парома ко мне подходит высокий парень лет тридцати и приветливо улыбается:
– Вы художник Илья?
– Да, а как догадались?
– По этюднику! Мне позвонила мама и рассказала о вашем знакомстве в Комсомольске-на-Амуре. Вы тогда собирались на Сахалин…
Так мы подружились с Никитой. Он на своём грузовике с прицепом вывозил из Сахалина металлолом. В Хабаровске его ждала жена, четверо сыновей и бездомный приятель, которого они приютили в своей тесной, но уютной времянке.
Благодаря Никите на Сахалине я не заботился о жилье – спать можно было в отапливаемой кабине его грузовика. Так что я, не теряя времени на поиски мест ночёвок и хранения походного снаряжения, изучил Холмск, Южно-Сахалинск и Поронайск.
В конце октября погода на Сахалине портится, пляжи отдыхают от купальщиков. В Поронайск, а это уже центр Сахалина, мы с Никитой прибыли вечером под затяжным ливнем. Зато утренние облака над штормящим морем были прекрасны – в самый раз для живописи! Берег Охотского моря удивил меня пеной с радужным отливом, поэтому от идеи искупаться пришлось отказаться. Вместо этого принялся устанавливать на сыром песке этюдник и выдавливать на палитру краски.
Рядом с полосой прибоя бегала стайка детей лет десяти. Дети вскоре стали крутиться подле меня. Им было интересно посмотреть на рисование. Спрашиваю у них, показывая на хлопья пены:
– А что, у вас тут в залив стиральный порошок бросают?
Девчонка смеётся:
– Мне папа говорит, что это русалочьи слюни!
Японцы, оккупировав южную половину Сахалина, построили там восемь целлюлозно-бумажных заводов. Был один такой завод и в Поронайске. Освободив остров, русские модернизировали этот завод, он проработал до девяностых. Отходы производства затеяли сливать в Черную речку, приток Пороная. Сейчас завод заброшен и превращается в руины – в самый раз фильмы ужасов снимать, чем и занимаются местные любители. Что нынче сливают в залив Терпения – тайна. Видимо отравители считают, что природа долго ещё будет терпеть.
На окраине Поронайска находится пункт приёма металла, занимающий часть территории какой-то заброшенной фабрики. Там мы с Никитой и поселились – в офисе. Пока наш грузовик не наполнили металлоломом, у меня было пять дней. Первым делом я пробежался по городу, осмотрел музей и заглянул в библиотеку и школу искусств. Городской центр, как у нас принято, был благоустроен и выложен розовой плиткой. Зато уже в паре кварталов от центра… Представьте себе самую глухую провинцию с грязью и обшарпанными домами – не ошибётесь. Можно было бы наснимать целый фотоальбом с видами разрухи. Но я приехал сюда не для этого – решил писать картины с красотой. И её за пределами города было много, хотя бы виды на Сахалинские горные хребты. Где-то среди них была и гора Возвращения, одна из самых высоких на острове. Лиственницы уже сбросили хвою и голубые горы, припорошенные снегом, красиво светились на фоне красноватой равнины, местами прочерченной полосами желтого сухостоя, зеленью лугов и синевой реки.
Для работы над пейзажами я сначала облюбовал крышу какой-то заброшенной конторы. С неё открывался прекрасный вид на горы, а в другую сторону – вид на половину города, третью часть которого составляют заброшенные руины с кучами мусора между ними. Было ощущение, что здесь недавно закончилась война, хотя японцев выгнали отсюда в 1945 году. Потом я нашёл другую видовую точку – недалеко от нашего с Никитой обиталища возвышался холм с заброшенной водокачкой. Как только разгорелась работа над картиной, появились трое мальчишек лет тринадцати.
– О! А что это Вы тут делаете? – Конечно же, мальчишки не могли спокойно пройти мимо.
– Рисую горы! Хотите мне помочь? Берите кисточки!
– Да мы Вам всё испортим!
– Не бойтесь, попробуйте!
– Мы лучше посмотрим.
– А вы как тут оказались?
– Да просто гуляем… Что тут ещё делать?
– Так можно много чем заняться! Ну, хотя бы железки таскать в пункт приёма! Таскаете?
– Не! Нам не разрешают! Но иногда таскаем. – Мальчишки заулыбались.
– А я сдаю! У меня принимают, – признался мальчик, что постарше. Он был на полголовы выше своих друзей.
Потом ребята стали показывать мне акробатические номера. Они по очереди прыгали с невысокого бетонного бордюра, приземляясь на мягкую траву – делали сальто вперёд, назад и даже боком. Я тоже показал им номер – закончил один этюд и принялся за другой… Что ещё мог им предложить?
На Дальнем Востоке я частенько слышал: «мы здесь никому не нужны, правительству на нас плевать...» Кто-то радуется китайцам и японцам, которые завалили местный рынок дешёвым товаром: «что бы мы без них делали? Смотри – на мне штаны, купленные у китайца на рынке за пятьсот рублей, в русском магазине такие же будут стоить полторы тысячи!»
В то же время самую простую буханку хлеба местного производства обычно продают на Сахалине за полсотни рублей. А местные школьники подрабатывают, сдавая металлолом – благо руин и железяк кругом навалом.
Конечно, в каждом регионе можно найти творческих людей, которые в любых условиях останутся собой и не пустятся растаскивать остатки добра или торговать ресурсами. Мне повезло найти Сахалинский Союз художников и познакомиться там со многими прекрасными людьми и мастерами – Натальей Кирюхиной, Юрием Метельским, Надеждой Троегубовой, Виктором Кузьменко, Надеждой Белых. Заглянул к нам и кореец, художник Дё Сон Ен. Меня приняли в свою компанию и оставили на ночь в художественных мастерских! Вот это было настоящее гостеприимство братьев по искусству!
А историй, как в развитии Дальнего Востока, участвуют предприимчивые москвичи, например, подчистую вылавливают из Амура всю рыбу, здесь вам расскажут сколько угодно. Про американские нефтеналивные терминалы в Де-Кастри даже и говорить не хочется – не так давно это показалось бы преступлением! Сейчас ещё активисты экологи ведут неравную борьбу со строителями угольного терминала в Советской Гавани, от угольной пыли которого местному населению придётся несладко.
Но есть и такое мнение: многие дальневосточники превратились в иждивенцев-нытиков, мол, их никто не обслуживает. Убегающих в тёплые края или Москву много – чуть ли не каждый третий. Среди моих учеников в Люберецкой школе был и парнишка с Сахалина. Комсомольчане или сахалинцы, гуляя по Краснодару, постоянно натыкаются на своих земляков.
По телевизору нам показывают «динамично развивающийся благословенный Сахалин». Мне остров своей природой и людьми очень понравился, но вот куда деться от видов разрухи? И среди этой разрухи растут дети. Таскают металл в пункт приёмки лома... Как бы их самих со временем в лом не сдали вместе со всем Дальним Востоком.
2018-2020
Посещение разных островов мне всегда казалось праздником. Видимо потому, что на островах можно хотя бы попытаться скрыться от океана глупости, покрывающего три четверти ойкумены.
Когда мы с другом ходили на байдарке по реке Оке, одну из стоянок мы устроили на острове! А этот остров находился как раз напротив дачи пианиста Святослава Рихтера, о ней Паустовский писал в рассказе «Избушка в лесу». Сейчас там находится музей. Но мы с другом как-то об этом забыли, и в своём досадном неведении ограничились изучением нашего острова, где росли одни кусты ивы и лопухи. Нашему острову теперь можно смело дать название: остров Лопухов, а лучше – остров Лопухохо! Хотя… Самые большие лопухи у нас – на Сахалине.
Однажды меня пригласили выступить перед читателями Люберецкой районной библиотеки с рассказом о путешествии на Дальний Восток. Людей пришло много. Появилась даже художница Надя Кузнецова, чего я никак не ожидал – она целыми днями рисует иллюстрации к детским книжкам и оторвать её от этого почти невозможно! А если бы я заявил в анонсе доклада, что целью путешествия был остров Сахалин, уверен, пришло бы людей ещё больше! Потому что остров – это вам не какой-то там полуостров, всего сто лет назад на остров в море могли попасть только отважные мореплаватели!
И вот, когда я уже разложил свои картины, подключил проектор для показа фотографий и приготовился к выступлению, ко мне подходит солидно одетая дама, обнимает меня как закадычного друга и восторженно заявляет, глядя с близкого расстояния прямо в глаза:
– Это замечательно, что Вы сейчас будете нам рассказывать о Галапагосских островах! Вы же знаете, какие там огромные черепахи! Говорят, они очень мало питаются, но за долгую жизнь вырастают до больших размеров и у них очень вкусное мясо! Наверное, оно такое вкусное из-за того, что черепахи мало едят!
– Хм… – я растерялся, – знаете, мне тоже последнее время приходится не очень обильно питаться. Особенно во время путешествий… Может быть, и моё мясо тоже вкусное, но точно не могу сказать…
– А у Вас много галапагосских фотографий? Вы игуан снимали, или хотя бы их видели?
– Ээээ… Кажется… Я видел скелет игуанодона в палеонтологическом музее. А кто Вам сказал, что я сейчас буду про Галапагосы рассказывать?
– А куда же Вы ездили? – в глазах дамы появилось разочарование и стало постепенно расти, по мере того, как в моих глазах росло недоумение.
– По Казахстану ездил, по Сибири… До Владивостока добрался!
– Ну, Владивосток – что там интересного? То ли – Галапагосы!
Надо было сказать даме, что я обязательно запланирую посещение Галапагосов. Или, что хотя бы начну откладывать деньги для поездки на эти замечательные острова – в любом случае какая-то польза будет. А сейчас расскажу о другом острове – Сахалине! Он огромен, его протяжённость с севера на юг равна расстоянию от Москвы до Ростова-на-Дону! Там нет огромных черепах, зато есть огромные лопухи! Я, правда, их там не нашёл, видимо они тогда уже завяли в преддверии зимы…
Пока я как увядший лопух растерянно думал, что бы ещё сказать даме, её интерес ко мне совершенно завял, она развернулась и направилась к выходу. Опасаясь, как бы за ней не потянулись другие, я срочно приступил к докладу и... Конечно, кроме Сахалина упомянул Владивосток, где есть свой уникальный остров-крепость – остров Русский! Оказалось, что на библиотечный вечер была приглашена наша люберецкая гордость – пятнадцатикратная рекордсменка мира в вертолётном спорте Инна Андреевна Копец. Она родилась во Владивостоке! Инна Андреевна подарила мне книжку о своих полётах. Испытывая возможности наших вертолётов, она поднимала груз в 25 тонн на высоту почти четырёх километров! Если на такую высоту в хорошую погоду взлететь над Южно-Сахалинском, наверное, можно и Японию увидеть – до неё каких-то полторы сотни километров…
На Сахалин и обратно я попадал паромом Ванино – Холмск. Кто читал «Фрегат Паллада» Гончарова, должен быть в курсе, где находится гавань, именуемая ныне Советской. Остатки «Паллады» покоятся на дне Императорской гавани, как она тогда называлась. В местном музее хранятся поднятые фрагменты знаменитого корабля, прожившего всего 23 года и во время Крымской войны затопленного во избежание захвата неприятелем.
Тут же в одной связке с Совгаванью находится Ванино – город, что из песни «Я помню тот Ванинский порт...» Рядом с ним – посёлок Октябрьский. А между ними – посёлок Заветы Ильича. Увы, так получилось, что заветы Ильича выполнены не были – победили амбициозные менеджеры во главе с мальчишами-плохишами. В итоге со стелы с датами жизни Ильича само изображение вождя было сорвано и, судя по всему, сдано в металлолом. На Дальнем Востоке сейчас тема сбора металлолома очень актуальна. К счастью хоть здание бывшего театра Тихоокеанского военно-морского флота сохранилось и даже функционирует как Культурно-информационный центр. Но нетрудно догадаться, каковы его перспективы, если население посёлка неуклонно уменьшается – местный люд сбегает на «запад», как здесь называют Центральную Россию.
Первое на Сахалине русское поселение Дуэ (неподалёку от современного Александровска-Сахалинского) возникло в 1852 году, когда здесь было обнаружено месторождение каменного угля. В 1930-е годы добыча угля шла полным ходом, население посёлка составляло 5000 человек. В 1977 году шахту закрыли, люди стали покидать Дуэ. Сейчас там выживают несколько десятков самых стойких людей, привязанных к своим корням и красивой природе. Ничего удивительного в таком печальном исходе нет – трагедия неизбежна, если территорию заселяют пришлые люди, найдя там лишь исчерпаемый источник существования. Неисчерпаемый источник – любовь к родной природе и способность к созидательному творчеству. А суть временщиков – хапнул, высосал и бросил.
Сахалин начал активно заселялся русскими с 1875 года, после официального присоединения к России по договору с Японией. Сразу же остров стал местом каторги и ссылки преступников. Превратить огромную территорию в «остров-тюрьму» – вот что придумало и осуществило царское правительство. Если быть честными, это можно характеризовать так: хватай и любыми средствами удерживай, пока не отняли другие – японцы или манчжуры! Что до коренного сахалинского населения – нивхов и айнов, похоже, русские и японцы, неоднократно делившие между собой остров, их в расчёт не брали. Все мы возмущаемся жестокости колонизаторов Америки, истреблявших индейское население, но кто вспомнит печальную историю нивхов и айнов, которых сейчас и сотню человек вряд ли найти. Только и остаётся – читать о сахалинских нивхах в повести Чингиза Айтматова «Пегий пёс, бегущий краем моря».
Когда в 1890 году на Сахалин приехал Чехов, там жило примерно 26 тысяч поселенцев, из которых две трети – каторжники. Согласно официальной чиновничьей отчётности, сахалинская колония представлялась вполне цивилизованной и благополучной, тогда как Чехову она предстала сущим адом. В книге «Остров Сахалин» Чехову пришлось несколько смягчить свои впечатления, иначе её не пропустила бы цензура. В один год с Чеховым на Сахалине побывал и описал местные тюрьмы американский хирург Бенджамин Ховард, его книга «Узники России» большая редкость, поскольку издана у нас недавно и мизерным тиражом.
В 1900 году русского населения острова насчитывалось уже 36,5 тысяч человек, примерно половину составляли ссыльнокаторжные и ссыльнопоселенцы. В этом году на Сахалин приезжает знаменитый журналист Влас Дорошевич. Его большой сборник очерков «Сахалин» я не рекомендовал бы людям с нежной психикой. «Здесь всё дышит страданием. Здесь много было преступленья и труда» писал Дорошевич. Нравы на политом кровью каторжников острове царили ужасающие. Первое время книгу «Сахалин» по распоряжению правительства изымали из библиотек и запрещали продавать.
В 1906 году, уже после того, как по итогам русско-японской войны южная половина острова отошла Японии, каторгу на Сахалине отменили, она как средство наказания и исправления преступников себя не оправдала.
Но пора рассказать и о природе острова. Я туда попал в октябре, осень радовала красками и неожиданным теплом. Окружающее Сахалин море служит большим термостатом – долго нагревается весной и так же долго отдает тепло осенью. Так что привычная смена сезонов в Центральной России здесь имеет примерно месячный сдвиг. Зимой на острове холодно, снежно и лютуют ветры, а лучшие дни стоят в августе – сентябре. В конце октября меня поразили цветущие разноцветные розы, посаженные вокруг краеведческого музея Южно-Сахалинска! Но когда, особенно на севере острова, погода портится, Сахалин уныл. Тогда солнца здесь не видят неделями, а обычным явлением становится густой туман. Случаются на Сахалине тайфуны и землетрясения. Но всё это не повод бояться побывать на Сахалине – катаклизмы где угодно быстрее устроит человек.
Если хотите стать мореплавателем – отправляйтесь на Сахалин паромом. Ширина Татарского пролива в средней части 120 километров, в ясный день с парома одновременно видны отроги Сихотэ-Алиня на материке и Сахалинские горы. Две трети Сахалина (его центр и юг) – почти параллельные горные хребты, их тут больше десяти. Внешне они напоминают Уральские горы, местами их высота превосходит километр и достигает наивысшей отметки 1609 метров. Западный берег Сахалина – почти беспрерывные горные обрывы – Южно-прибрежная цепь, Приморская цепь и Северо-прибрежная цепь. Северный же Сахалин – равнинный и часто заболоченный, но даже и там местами встречаются небольшие островные горы, достигающие 500 – 600 метров. На возвышающихся среди тайги вершинах Вагис, Даахуриа и Три Брата есть живописные скалы, но туристы здесь почти не ходят – большие пространства Северного Сахалина малонаселенные.
Главный город севера острова – Оха, он появился в начале прошлого века как посёлок нефтяников. С 21 апреля 1920 года по 15 мая 1925 года Оха (как и весь Сахалин) находился под Японией, тогда и началась промышленная добыча нефти. Поводом для оккупации Северного Сахалина послужила жестокая бойня в Николаевске-на-Амуре, захваченном японцами в сентябре 1918 года, за полтора года до этого. События весны 1920 года поражают масштабами зверств, как со стороны японцев, так и партизан Дальневосточной Республики. Сначала грабили и убивали японцы, потом – красные партизаны, среди которых были и недавние каторжники. В ходе боёв бывший центр золотодобычи почти полностью разрушили и сожгли, погибло до 500 партизан и более 700 японцев, среди которых – полторы сотни расстрелянных пленных. О тех событиях можно прочитать в повести Рувима Фраермана «Васька-гиляк», будущий знаменитый писатель состоял в отряде тех самых партизан.
Примерно девять десятых от почти полумиллионного населения Сахалина живёт в куда более благоприятной по климату южной половине – в одном только Южно-Сахалинске сконцентрировано 43% жителей. Прочёсывая улицы столицы острова, я пытался увидеть хоть одного человека, чертами лица напоминающего не европейца, а местного аборигена. Не нашёл. Видел лишь корейцев, они составляют почти шесть процентов населения. Можно бесконечно вести дискуссии о справедливости судьбы Сахалина и его жителей, кому должны принадлежать Южные Курилы, кому – нефтяные месторождения… Но, раз уж русские стали хозяевами острова, спросим себя: достойно ли мы распоряжаемся его богатствами? Неужели, закрыв на острове каторгу, лушее, что мы придумали – выдаивать из Сахалина минеральные ресурсы, в первую очередь – нефть и газ? Это сейчас даёт более половины всего дохода с деятельности на острове. Вот есть райские острова, острова тайн и чудес, бывают острова-крепости, придумали даже песню про остров невезения… А остров «Дойная корова» кто придумал?
В порту Холмск произошло чудесное знакомство. Во время причаливания парома ко мне подходит высокий парень лет тридцати и приветливо улыбается:
– Вы художник Илья?
– Да, а как догадались?
– По этюднику! Мне позвонила мама и рассказала о вашем знакомстве в Комсомольске-на-Амуре. Вы тогда собирались на Сахалин…
Так мы подружились с Никитой. Он на своём грузовике с прицепом вывозил из Сахалина металлолом. В Хабаровске его ждала жена, четверо сыновей и бездомный приятель, которого они приютили в своей тесной, но уютной времянке.
Благодаря Никите на Сахалине я не заботился о жилье – спать можно было в отапливаемой кабине его грузовика. Так что я, не теряя времени на поиски мест ночёвок и хранения походного снаряжения, изучил Холмск, Южно-Сахалинск и Поронайск.
В конце октября погода на Сахалине портится, пляжи отдыхают от купальщиков. В Поронайск, а это уже центр Сахалина, мы с Никитой прибыли вечером под затяжным ливнем. Зато утренние облака над штормящим морем были прекрасны – в самый раз для живописи! Берег Охотского моря удивил меня пеной с радужным отливом, поэтому от идеи искупаться пришлось отказаться. Вместо этого принялся устанавливать на сыром песке этюдник и выдавливать на палитру краски.
Рядом с полосой прибоя бегала стайка детей лет десяти. Дети вскоре стали крутиться подле меня. Им было интересно посмотреть на рисование. Спрашиваю у них, показывая на хлопья пены:
– А что, у вас тут в залив стиральный порошок бросают?
Девчонка смеётся:
– Мне папа говорит, что это русалочьи слюни!
Японцы, оккупировав южную половину Сахалина, построили там восемь целлюлозно-бумажных заводов. Был один такой завод и в Поронайске. Освободив остров, русские модернизировали этот завод, он проработал до девяностых. Отходы производства затеяли сливать в Черную речку, приток Пороная. Сейчас завод заброшен и превращается в руины – в самый раз фильмы ужасов снимать, чем и занимаются местные любители. Что нынче сливают в залив Терпения – тайна. Видимо отравители считают, что природа долго ещё будет терпеть.
На окраине Поронайска находится пункт приёма металла, занимающий часть территории какой-то заброшенной фабрики. Там мы с Никитой и поселились – в офисе. Пока наш грузовик не наполнили металлоломом, у меня было пять дней. Первым делом я пробежался по городу, осмотрел музей и заглянул в библиотеку и школу искусств. Городской центр, как у нас принято, был благоустроен и выложен розовой плиткой. Зато уже в паре кварталов от центра… Представьте себе самую глухую провинцию с грязью и обшарпанными домами – не ошибётесь. Можно было бы наснимать целый фотоальбом с видами разрухи. Но я приехал сюда не для этого – решил писать картины с красотой. И её за пределами города было много, хотя бы виды на Сахалинские горные хребты. Где-то среди них была и гора Возвращения, одна из самых высоких на острове. Лиственницы уже сбросили хвою и голубые горы, припорошенные снегом, красиво светились на фоне красноватой равнины, местами прочерченной полосами желтого сухостоя, зеленью лугов и синевой реки.
Для работы над пейзажами я сначала облюбовал крышу какой-то заброшенной конторы. С неё открывался прекрасный вид на горы, а в другую сторону – вид на половину города, третью часть которого составляют заброшенные руины с кучами мусора между ними. Было ощущение, что здесь недавно закончилась война, хотя японцев выгнали отсюда в 1945 году. Потом я нашёл другую видовую точку – недалеко от нашего с Никитой обиталища возвышался холм с заброшенной водокачкой. Как только разгорелась работа над картиной, появились трое мальчишек лет тринадцати.
– О! А что это Вы тут делаете? – Конечно же, мальчишки не могли спокойно пройти мимо.
– Рисую горы! Хотите мне помочь? Берите кисточки!
– Да мы Вам всё испортим!
– Не бойтесь, попробуйте!
– Мы лучше посмотрим.
– А вы как тут оказались?
– Да просто гуляем… Что тут ещё делать?
– Так можно много чем заняться! Ну, хотя бы железки таскать в пункт приёма! Таскаете?
– Не! Нам не разрешают! Но иногда таскаем. – Мальчишки заулыбались.
– А я сдаю! У меня принимают, – признался мальчик, что постарше. Он был на полголовы выше своих друзей.
Потом ребята стали показывать мне акробатические номера. Они по очереди прыгали с невысокого бетонного бордюра, приземляясь на мягкую траву – делали сальто вперёд, назад и даже боком. Я тоже показал им номер – закончил один этюд и принялся за другой… Что ещё мог им предложить?
На Дальнем Востоке я частенько слышал: «мы здесь никому не нужны, правительству на нас плевать...» Кто-то радуется китайцам и японцам, которые завалили местный рынок дешёвым товаром: «что бы мы без них делали? Смотри – на мне штаны, купленные у китайца на рынке за пятьсот рублей, в русском магазине такие же будут стоить полторы тысячи!»
В то же время самую простую буханку хлеба местного производства обычно продают на Сахалине за полсотни рублей. А местные школьники подрабатывают, сдавая металлолом – благо руин и железяк кругом навалом.
Конечно, в каждом регионе можно найти творческих людей, которые в любых условиях останутся собой и не пустятся растаскивать остатки добра или торговать ресурсами. Мне повезло найти Сахалинский Союз художников и познакомиться там со многими прекрасными людьми и мастерами – Натальей Кирюхиной, Юрием Метельским, Надеждой Троегубовой, Виктором Кузьменко, Надеждой Белых. Заглянул к нам и кореец, художник Дё Сон Ен. Меня приняли в свою компанию и оставили на ночь в художественных мастерских! Вот это было настоящее гостеприимство братьев по искусству!
А историй, как в развитии Дальнего Востока, участвуют предприимчивые москвичи, например, подчистую вылавливают из Амура всю рыбу, здесь вам расскажут сколько угодно. Про американские нефтеналивные терминалы в Де-Кастри даже и говорить не хочется – не так давно это показалось бы преступлением! Сейчас ещё активисты экологи ведут неравную борьбу со строителями угольного терминала в Советской Гавани, от угольной пыли которого местному населению придётся несладко.
Но есть и такое мнение: многие дальневосточники превратились в иждивенцев-нытиков, мол, их никто не обслуживает. Убегающих в тёплые края или Москву много – чуть ли не каждый третий. Среди моих учеников в Люберецкой школе был и парнишка с Сахалина. Комсомольчане или сахалинцы, гуляя по Краснодару, постоянно натыкаются на своих земляков.
По телевизору нам показывают «динамично развивающийся благословенный Сахалин». Мне остров своей природой и людьми очень понравился, но вот куда деться от видов разрухи? И среди этой разрухи растут дети. Таскают металл в пункт приёмки лома... Как бы их самих со временем в лом не сдали вместе со всем Дальним Востоком.
2018-2020
Запись 4. Кандалакша
Одной из моих любимых детских книжек была повесть Юрия Коринца «Там, вдали, за рекой» и её продолжение – «В белую ночь у костра». Это две повести о любимом дяде мальчика Миши. Мальчику Мише очень повезло с дядей – это был всем дядям дядя! Я сам сейчас стал четырежды дядей, но сомневаюсь, что в ближайшее время достигну крутизны того самого дяди. Ибо для этого придётся побывать на Памире, Дальнем Востоке, в Средней Азии и Испании, надо будет бороться с буржуями, воевать с империалистами и фашистами, водить за нос вражеских шпиков, служить во флоте, строить заводы, изобретать Этвас и, что для меня совершенно невероятно – выучить немецкий язык!
Свою книжку Юрий Коринец проиллюстрировал сам. И он нарисовал замечательные картинки! Они получились загадочные, лаконичные, местами брутальные, страшные, странные и даже романтичные. Коринец знал толк в рисовании! На обложке книги было абсолютно сюрреалистическое изображение! Думаю, Сальвадор Дали поперхнулся бы своими усами, увидев этот рисунок: гребя по воздуху вёслами, в сторону северного сияния летят двое смельчаков с собакой, а снизу им что-то орёт снежный человек. Мальчишки, если они, конечно, не избалованы всякими анимэ, если это такие настоящие суровые мальчишки, они обязательно будут в восторге от тех картинок к повестям о дяде. И я всегда был в восторге от них, а от самих повестей – тем более! Если мою любимую книжку переиздадут с другими картинками – это будет неправильная книжка! А у меня дома есть как раз та самая! Когда-то я и другу подарил такую же – он её прочитал не один раз. Недавно я тоже решил ещё раз перечитать… И уже глубоко за полночь сам себя оттаскивал от книги за шиворот – обе повести о дяде невероятно захватывают! Когда повествование закончилось, наступила тоска. Я сокрушался, что любимый дядя мальчика Миши – замечательный, остроумный, находчивый, героический, исторический, эпохальный дядя… В общем, этот дядя – раненый фашистами, битый полицаями, пытаемый буржуями, обожжённый палящим солнцем и лютыми морозами, дядя, прошедший огонь, воду и медные трубы… не дожил до счастливого коммунистического будущего и погиб на войне. Я очень переживал за этого дядю и хорошо понимал чувства его племянника – мальчика Миши.
К чему такое большое предисловие? А вот! Вторая повесть о дяде – о плавании на плоту по реке Ниве. И куда Вы думаете? В Кандалакшу! И даже Хибины в этой книжке упоминаются! А Хибины и Кандалакша – это очень серьёзная тема, любые путешественники, историки и художники, побывавшие там, подтвердят.
В общем, с глубокого детства во мне глубоко сидела тяга на Север – в Хибины и Кандалакшу!
В Хибинах я побывал ещё студентом – во время геодезической учебной практики. А Кандалакшу изучил уже после того, как по второму разу обошёл Хибины и написал там много картин. А следом посетил Ловозёрские тундры, Мурманск и Колу. В итоге в Кандалакшу я попал не с Юга, а наоборот – по возвращении из Мурманска.
Теперь пора пуститься в рассказ о самой Кандалакше.
Кандалакша – одно из древнейших русских поселений в Заполярье. Все дороги на Кольский полуостров сходятся именно здесь, а затем расходятся в разные стороны: на Ковдор, Умбу и Варзугу, Мончегорск, Апатиты и Ловозеро, и, наконец, Колу и Мурманск. К юго-востоку от Кандалакши на две сотни километров протянулся Кандалакшский залив Белого моря его знаменитыми островами и архипелагами, разноцветными скалами, лежбищами нерпы, широкой литоралью в приливно-отливной полосе и другими красотами.
Впервые Кандалакша упоминается в Новгородских документах в 1517 году, но краеведы считают, что к тому времени её история уже насчитывала до пяти веков. На острове, что в пяти километрах от города, нашли выложенный из камней культовый лабиринт, его вообще датируют вторым тысячелетием до Нашей Эры. Этот небольшой (метров шесть в диаметре) лабиринт легко осмотреть во время отлива, когда остров превращается в полуостров.
Кандалакша контролирует важные перекрестки дорог и неоднократно подвергалась нападениям со стороны шведов, финнов и даже англичан – во время Крымской войны. Последний раз ей грозила опасность во Вторую мировую. Фашисты продвинулись от финской границы на полсотни километров и заняли селение Алакуртти, откуда немецким бомбардировщикам оставалось сто километров лёту до Кандалакши и Мурманской железной дороги. Были попытки прорваться ещё ближе к Кандалакше, но немецким и финским частям не удалось отрезать незамерзающий порт Мурманск от «Большой земли».
С большим успехом нанести урон местному населению удалось нашим собственным правителям. В Кандалакше сейчас проживает всего 30 тысяч человек. За время войн не было такой убыли населения в городе, как за последние тридцать лет – почти вдвое! Выживающие за полярным кругом жители Кандалакши обслуживают крупный железнодорожный узел, морской порт, первую на Кольском полуострове ГЭС и алюминиевый завод.
Раньше изображения Кандалакши мне иногда попадались на картинах знаменитых художников – видел только этюды Константина Коровина, Василия Переплетчикова, Василия Мешкова. Но, к сожалению, каких-то особенных красот в них не находил – аскетичная северная природа, унылый пейзаж с полоской моря и камнями, небольшие деревянные церквушки или избы...
Примерно это я наивно ожидал увидеть, когда приехал сюда в самом конце августа 2012 года. Новый город, застроенный в основном стандартными трёх- и пятиэтажками, никакого восхищения не вызвал. Прогулялся до порта, увидел причалы с кранами, редких рыбаков, сидящих на камнях чаек и фиолетовых медуз… Не найдя ничего для рисования, отправился пешком в старую часть города – где в устье реки Нива на каменистом мысу сохранилось поморское кладбище.
Вот тут и случилась несказанная радость! Я увидел великое разнообразие живописных композиций: заросшие лесом высокие сопки, разбросанные вдоль побережья скалы, крутые обрывы над морем, песчаные пляжи, большие и малые острова, разноцветную гальку и заросли морской капусты на обнажённом во время отлива побережье залива... Именно в старой части Кандалакши находится прекрасный городской пляж, горнолыжный спуск, отличные панорамные виды на город и Белое море, отсюда начинается дивная экологическая тропа в сторону заповедника и каменного лабиринта, до которого всего три километра.
Нет слов, как красива окрестная природа! Местные жители называют её «Северным Крымом». Неспроста здесь в 1932 году организован Кандалакшский заповедник, один из старейших в России. Почитайте рассказ Веры Чаплиной «Тюлешка» – как раз про эти места!
Ночёвка у меня была вполне достойна приключений Мишиного дяди из книжки Юрия Коринца. Палатку, пенку и спальный мешок я с собой не взял. Решил: если Мишин дядя выжил в трёх войнах, то, уж, в наше мирное время как-то стыдно замерзнуть, не найдя ночного пристанища. И в Кандалакше я устроил себе великолепный ночлег – с видом на море и скалы! Недалеко от пляжа, на пригорке стоял большой сруб с крышей, без окон и дверей. Видимо кто-то из разорившихся коммерсантов строил гостиницу, да и забросил…
Вечером было по северным меркам довольно тепло – примерно восемь-десять градусов выше нуля. Вполне приемлемо для купания! Пример мне показали две тётушки, с весёлым визгом бултыхнувшиеся в воду. Не думая о последствиях, я тоже решил окунуться. И – успешно! Чтобы после плавания в Белом море не побелеть от наступающей бодрящей свежести, я развёл костерок и поужинал. Отогрев окоченевшие руки, порисовал пейзаж с морем и закатным небом. Потом, как стемнело, решил обжить недостроенную гостиницу и поднялся на второй этаж продуваемого лёгким бризом особнячка. Расстелил на полу гофрированные картонки от коробок, представил себя героем пьесы Горького «На дне», завернул свой организм во всё, что у меня с собой было, в том числе полиэтиленовые кульки, положил под голову книжки (их у меня с собой всегда бывает много)… И постарался заснуть. Поспать удалось – целых два часа с четвертью. Остальное время боролся с холодом. Помогали мне в этом лёгкий флисовый плед и тонкая плащ-палатка. Борьба закончилась решительной победой – я выжил! Спасибо милой подруге Наташе из Питера – она дала мне в дорогу тёплую рубашку с рукавами!
Часов в пять утра я уже бодрился и готовился к труду – пейзажные виды обязывали! Дописав утренний этюд с жёлтым небом и пёстрыми от лишайников скалами, я начал ловить солнечные лучи и даже перестал трястись и стучать зубами. С радостью за выполненное дело, вступил на экологическую тропу в сторону каменного лабиринта и ничуть не пожалел о чудесной шестичасовой экскурсии, которую сам себе устроил. Благодаря информационным стендам, описывающим весь маршрут, узнал, что такое наволок, сейды, балянусы и литораль! А в послеобеденное время, благо повезло с ясной погодой, уже писал очередной этюд! Его через час пришлось спешно заканчивать, сбегая от стремительного морского прилива. Не успей я быстро свернуть работу, пришлось бы спасаться вплавь, или карабкаться на отвесную десятиметровую скалу, к которой меня прижимала наступающая с каждой минутой вода. Приключений на Севере долго искать не приходится!
В общем – любителям природной красоты в Кандалакше будет хорошо! Я проверил и убедился. Надеюсь, к настоящему времени красивый берег с пляжами и скалами коммерсанты не успели застроить и огородить заборами, как они это делают в Крыму.
Свою книжку Юрий Коринец проиллюстрировал сам. И он нарисовал замечательные картинки! Они получились загадочные, лаконичные, местами брутальные, страшные, странные и даже романтичные. Коринец знал толк в рисовании! На обложке книги было абсолютно сюрреалистическое изображение! Думаю, Сальвадор Дали поперхнулся бы своими усами, увидев этот рисунок: гребя по воздуху вёслами, в сторону северного сияния летят двое смельчаков с собакой, а снизу им что-то орёт снежный человек. Мальчишки, если они, конечно, не избалованы всякими анимэ, если это такие настоящие суровые мальчишки, они обязательно будут в восторге от тех картинок к повестям о дяде. И я всегда был в восторге от них, а от самих повестей – тем более! Если мою любимую книжку переиздадут с другими картинками – это будет неправильная книжка! А у меня дома есть как раз та самая! Когда-то я и другу подарил такую же – он её прочитал не один раз. Недавно я тоже решил ещё раз перечитать… И уже глубоко за полночь сам себя оттаскивал от книги за шиворот – обе повести о дяде невероятно захватывают! Когда повествование закончилось, наступила тоска. Я сокрушался, что любимый дядя мальчика Миши – замечательный, остроумный, находчивый, героический, исторический, эпохальный дядя… В общем, этот дядя – раненый фашистами, битый полицаями, пытаемый буржуями, обожжённый палящим солнцем и лютыми морозами, дядя, прошедший огонь, воду и медные трубы… не дожил до счастливого коммунистического будущего и погиб на войне. Я очень переживал за этого дядю и хорошо понимал чувства его племянника – мальчика Миши.
К чему такое большое предисловие? А вот! Вторая повесть о дяде – о плавании на плоту по реке Ниве. И куда Вы думаете? В Кандалакшу! И даже Хибины в этой книжке упоминаются! А Хибины и Кандалакша – это очень серьёзная тема, любые путешественники, историки и художники, побывавшие там, подтвердят.
В общем, с глубокого детства во мне глубоко сидела тяга на Север – в Хибины и Кандалакшу!
В Хибинах я побывал ещё студентом – во время геодезической учебной практики. А Кандалакшу изучил уже после того, как по второму разу обошёл Хибины и написал там много картин. А следом посетил Ловозёрские тундры, Мурманск и Колу. В итоге в Кандалакшу я попал не с Юга, а наоборот – по возвращении из Мурманска.
Теперь пора пуститься в рассказ о самой Кандалакше.
Кандалакша – одно из древнейших русских поселений в Заполярье. Все дороги на Кольский полуостров сходятся именно здесь, а затем расходятся в разные стороны: на Ковдор, Умбу и Варзугу, Мончегорск, Апатиты и Ловозеро, и, наконец, Колу и Мурманск. К юго-востоку от Кандалакши на две сотни километров протянулся Кандалакшский залив Белого моря его знаменитыми островами и архипелагами, разноцветными скалами, лежбищами нерпы, широкой литоралью в приливно-отливной полосе и другими красотами.
Впервые Кандалакша упоминается в Новгородских документах в 1517 году, но краеведы считают, что к тому времени её история уже насчитывала до пяти веков. На острове, что в пяти километрах от города, нашли выложенный из камней культовый лабиринт, его вообще датируют вторым тысячелетием до Нашей Эры. Этот небольшой (метров шесть в диаметре) лабиринт легко осмотреть во время отлива, когда остров превращается в полуостров.
Кандалакша контролирует важные перекрестки дорог и неоднократно подвергалась нападениям со стороны шведов, финнов и даже англичан – во время Крымской войны. Последний раз ей грозила опасность во Вторую мировую. Фашисты продвинулись от финской границы на полсотни километров и заняли селение Алакуртти, откуда немецким бомбардировщикам оставалось сто километров лёту до Кандалакши и Мурманской железной дороги. Были попытки прорваться ещё ближе к Кандалакше, но немецким и финским частям не удалось отрезать незамерзающий порт Мурманск от «Большой земли».
С большим успехом нанести урон местному населению удалось нашим собственным правителям. В Кандалакше сейчас проживает всего 30 тысяч человек. За время войн не было такой убыли населения в городе, как за последние тридцать лет – почти вдвое! Выживающие за полярным кругом жители Кандалакши обслуживают крупный железнодорожный узел, морской порт, первую на Кольском полуострове ГЭС и алюминиевый завод.
Раньше изображения Кандалакши мне иногда попадались на картинах знаменитых художников – видел только этюды Константина Коровина, Василия Переплетчикова, Василия Мешкова. Но, к сожалению, каких-то особенных красот в них не находил – аскетичная северная природа, унылый пейзаж с полоской моря и камнями, небольшие деревянные церквушки или избы...
Примерно это я наивно ожидал увидеть, когда приехал сюда в самом конце августа 2012 года. Новый город, застроенный в основном стандартными трёх- и пятиэтажками, никакого восхищения не вызвал. Прогулялся до порта, увидел причалы с кранами, редких рыбаков, сидящих на камнях чаек и фиолетовых медуз… Не найдя ничего для рисования, отправился пешком в старую часть города – где в устье реки Нива на каменистом мысу сохранилось поморское кладбище.
Вот тут и случилась несказанная радость! Я увидел великое разнообразие живописных композиций: заросшие лесом высокие сопки, разбросанные вдоль побережья скалы, крутые обрывы над морем, песчаные пляжи, большие и малые острова, разноцветную гальку и заросли морской капусты на обнажённом во время отлива побережье залива... Именно в старой части Кандалакши находится прекрасный городской пляж, горнолыжный спуск, отличные панорамные виды на город и Белое море, отсюда начинается дивная экологическая тропа в сторону заповедника и каменного лабиринта, до которого всего три километра.
Нет слов, как красива окрестная природа! Местные жители называют её «Северным Крымом». Неспроста здесь в 1932 году организован Кандалакшский заповедник, один из старейших в России. Почитайте рассказ Веры Чаплиной «Тюлешка» – как раз про эти места!
Ночёвка у меня была вполне достойна приключений Мишиного дяди из книжки Юрия Коринца. Палатку, пенку и спальный мешок я с собой не взял. Решил: если Мишин дядя выжил в трёх войнах, то, уж, в наше мирное время как-то стыдно замерзнуть, не найдя ночного пристанища. И в Кандалакше я устроил себе великолепный ночлег – с видом на море и скалы! Недалеко от пляжа, на пригорке стоял большой сруб с крышей, без окон и дверей. Видимо кто-то из разорившихся коммерсантов строил гостиницу, да и забросил…
Вечером было по северным меркам довольно тепло – примерно восемь-десять градусов выше нуля. Вполне приемлемо для купания! Пример мне показали две тётушки, с весёлым визгом бултыхнувшиеся в воду. Не думая о последствиях, я тоже решил окунуться. И – успешно! Чтобы после плавания в Белом море не побелеть от наступающей бодрящей свежести, я развёл костерок и поужинал. Отогрев окоченевшие руки, порисовал пейзаж с морем и закатным небом. Потом, как стемнело, решил обжить недостроенную гостиницу и поднялся на второй этаж продуваемого лёгким бризом особнячка. Расстелил на полу гофрированные картонки от коробок, представил себя героем пьесы Горького «На дне», завернул свой организм во всё, что у меня с собой было, в том числе полиэтиленовые кульки, положил под голову книжки (их у меня с собой всегда бывает много)… И постарался заснуть. Поспать удалось – целых два часа с четвертью. Остальное время боролся с холодом. Помогали мне в этом лёгкий флисовый плед и тонкая плащ-палатка. Борьба закончилась решительной победой – я выжил! Спасибо милой подруге Наташе из Питера – она дала мне в дорогу тёплую рубашку с рукавами!
Часов в пять утра я уже бодрился и готовился к труду – пейзажные виды обязывали! Дописав утренний этюд с жёлтым небом и пёстрыми от лишайников скалами, я начал ловить солнечные лучи и даже перестал трястись и стучать зубами. С радостью за выполненное дело, вступил на экологическую тропу в сторону каменного лабиринта и ничуть не пожалел о чудесной шестичасовой экскурсии, которую сам себе устроил. Благодаря информационным стендам, описывающим весь маршрут, узнал, что такое наволок, сейды, балянусы и литораль! А в послеобеденное время, благо повезло с ясной погодой, уже писал очередной этюд! Его через час пришлось спешно заканчивать, сбегая от стремительного морского прилива. Не успей я быстро свернуть работу, пришлось бы спасаться вплавь, или карабкаться на отвесную десятиметровую скалу, к которой меня прижимала наступающая с каждой минутой вода. Приключений на Севере долго искать не приходится!
В общем – любителям природной красоты в Кандалакше будет хорошо! Я проверил и убедился. Надеюсь, к настоящему времени красивый берег с пляжами и скалами коммерсанты не успели застроить и огородить заборами, как они это делают в Крыму.
Запись 3. На Селигер и по Тверскому краю
(Тверь – Торжок – Селигер – Серебряники – Ржев – Торопец – Старица – Берново)
(Тверь – Торжок – Селигер – Серебряники – Ржев – Торопец – Старица – Берново)
Из всех областей, граничащих с Московской, Тверская область самая лесистая. Чуть больше половины её территории – тайга. Если учесть, что почти половину области занимает Валдайская возвышенность, а возвышенности обычно имеют пересечённый и многоплановый рельеф, то легко догадаться, что Тверской край живописен. Один озерный край Селигера чего стоит!
Пересечь Тверскую область можно разными маршрутами. Главный, конечно – трасса Москва – Питер. Как раз на ней находятся село Городня, Тверь, Торжок, Вышний Волочек, Бологое. В Старицу, Осташков или Удомлю тоже удобно попасть с этой трассы. Второе направление – Зубцов – Ржев – Торопец. Это юго-западная часть области. Когда в 2002 году я держал путь в Псков, то не просто проскочил Тверскую область по Рижскому шоссе, а именно такой маршрут с остановками и проделал. Наконец, не менее интересна северо-восточная часть области, её хорошо пройти так: Кимры – Калязин – Кашин – Бежецк – Красный Холм – Весьегонск. Так я в 2005 году двигался по пути в Вологду и далее – до Карелии.
Теперь отправимся в далёкое прошлое…
Отслужив два года в армии, мы с другом Володей Булкиным решили совершить велосипедное путешествие на Селигер. Выбрали такой маршрут: Тверь – Торжок – Кувшиново – Осташков – Свапуще. Потом вернулись в Осташков и уехали на поезде до Москвы. С собой мы взяли только спальные мешки с полиэтиленовой плёнкой от дождя. Конечно же, я вёз с собой и небольшой этюдник с красками.
В это невозможно поверить, но у нас с собой не было никаких фотоаппаратов! Сейчас мы без фотографирования просто жизни своей не представляем! Ещё человек не появился на свет, а его уже начинают фотографировать. Потом фотографируются каждый шаг, чих и выпавший зуб – кажется, нет ни одной эмоции, не запечатлённой для потомков! Всевозможные инстаграмы и яндекс фотки забиты до отказа! Где найти столько глаз, чтобы всё это пересмотреть и осмыслить? И как можно современному человеку осмыслить тот удивительный факт, что отправляясь в интересное путешествие по таким живописным местам, кто-то не возьмёт с собой фотокамеру, хоть бы самую простенькую? Да! Такое может быть! И было. Мы с Вовой Булкиным доверились своей зрительной памяти. И способности рисовать. Иногда поражаешься тому, что на концертах и на выставках люди не слушают и не смотрят, а записывают и снимают. Они не внимают сейчас, для того чтобы смотреть и слушать потом – аудиозаписи и фотоснимки…
От того путешествия у нас с другом осталась лишь одна моя картинка, а вторую украли с выставки – видимо это было успехом. Но самое главное – у нас остались прекрасные радужные воспоминания! Их у нас никто никогда не украдёт. Такие воспоминания и цементируют дружбу!
Конечно, некоторые моменты путешествия запомнились особенно ярко, несмотря на то, что происходили они в тёмное время суток – во время ночёвок и их поисков.
В первый день мы припозднились со стартом и доехали только до маленькой деревни Колёсные горки. Это между Тверью и Торжком. И первая ночёвка была у нас под открытым небом прямо на земле. Она прервалась проливным дождём, что порадовал нас ранним утром. Жаль, я не видел себя со стороны – Вова утверждает, что когда он проснулся в совершенно мокром спальнике, он увидел дождевые струи, стекающие с моего совершенно спящего лица.
Вот что рассказывает сам Володя Булкин о начале нашего путешествия и той самой памятной ночёвке…
«В то мохнатое утром мы договорились с Ильёй встретиться довольно рано. Вот мы уже катим на своих велосипедах по утренним улицам родного города к станции Люберцы-1. Нам надо успеть на электричку, которая отвезёт нас (вместе с велосипедами) до Казанского вокзала. Казанский нам собственно не очень нужен, а нужен Ленинградский. И вот мы уже стоим на платформе Ленинградского вокзала и ждем электричку до Калинина. Так тогда называлась Тверь, она и была началом велосипедной части маршрута…
Так вот, стоим, ждем электричку, а её всё нет. Промашка вышла с расписанием. Где же посмотреть заранее, если Интернета тогда не было! Не дождавшись, поехали до Солнечногорска. Проторчав часа полтора на станции Подсолнечная, всё-таки забрались с велосипедами уже в Калининскую электричку.
И, наконец, мы в Твери! Поскольку рассматривать местные красоты нам некогда (солнце уже давно перевалило за середину неба и движется к западу), мы узнаём у местных, как выехать на Ленинградкое шоссе. Какой-то мужик говорит нам, что ехать надо через то то и через то то, а не через это и вот это… Потому что как раз незадолго до нашего приезда рухнул в Волгу какой-то мост.
После долгих блужданий по городу мы выезжаем за его пределы, и движемся на Северо-Запад по обочине Ленинградского шоссе. Цель на сегодня – ближайший лесок, или поле, где можно было бы заночевать. Через несколько километров поле и лесок нам попадаются с правой стороны от шоссе. Особый бонус в том, что на поле лежит скошенное сено. Мы быстро собираем несколько охапок сена, и затаскиваем его на полянку в лес. Зачем мы это делаем? Да просто потому, что нам надо как-то заночевать, а палатки у нас нет. Почему? Да потому, что я, по наивности своей, наслушался рассказов Ильи, как они в древние времена путешествовали с его отцом и братом «совершенно налегке», без палаток и спальников, и как это было прекрасно. Суровая действительность впоследствии показала мне, что не надо быть таким доверчивым. Но это было несколько позже…
Ну вот, набрав сена, мы наскоро поужинали сухим пайком и расположились на ночлег под открытым небом. Положение наше было довольно оригинальным. Мы лежали в спальных мешках на сене, а под головой у нас были некоторые вещи и куски полиэтилена. Полиэтилен предназначался для того, чтобы уберечь нас от дождя, если такой катаклизм случится. Предполагалось, что мы достанем этот полиэтилен, когда почувствуем, как идёт дождь.
Действительно, через какое-то более-менее продолжительное время, во время которого мы безмятежно спали под открытым небом, я понял, что дождь и вправду идёт – почувствовал стекающие по лицу капли. Я инстинктивно достал из-под головы полиэтилен и накрыл лицо. После чего продолжил свой безмятежный сон. Однако через некоторое время мне стало неуютно. То ли из-за того, что дождь слишком сильно барабанил по плёнке, то ли потому, что мой спальник, который, как вы догадались, накрыт не был, стал совсем мокрым.
Короче говоря, я проснулся и увидел ту ещё картину. Я лежу в мокром спальнике под проливным дождём. Укрыто полиэтиленом у меня только лицо, и это единственное сухое место, которое на мне осталось. Рядом со мной, в таком же мокром спальнике спит Илья. Причем, в отличие от меня, он даже постеснялся укрыть полиэтиленом хотя бы голову. Зачем? Он и так прекрасно себя чувствует. Крепкий здоровый сон нашёл отражение на его спокойном лице, по которому хлещет дождь. Илья блаженствует, видимо всё это во сне доставляет ему особое удовольствие. «Интересно, – думаю, – что ему сейчас снится?»
Но я не стал выяснять эти подробности. Вытащив из мокрого спальника кулак, я ткнул Илью в бок, и крикнул ему в ухо:
– Ты что, обалдел? Дождь проливной, ты бы хоть укрылся!
То, что сам укрыл только голову, я промолчал.
После такого бурного пробуждения мы накрылись полиэтиленом полностью, но было уже поздно. Всё было насквозь мокрое. О том, чтобы развести костер в такую погоду, не было даже и речи. Немного посидев под полиэтиленом и окончательно продрогнув, мы стали думать – что же делать.
После недолгого раздумья, кому то из нас (видимо Илье) пришла в голову единственно возможная и правильная в такой ситуации мысль. Мы просто встали под этим дождем, кое-как привязали к багажникам насквозь мокрые спальники и полиэтилен, выбрались из леса, сели на велосипеды, и поехали. Чего же ещё нам оставалось делать в такую погоду? Впереди сквозь завесу дождя маячила деревня Колесные Горки».
Вова большой мастер рассказывать о подобных случаях! А теперь продолжу сам…
Ещё дважды мы спали на крытых сеновалах. Вот это были великолепные ночёвки! И однажды нам предоставили целый дом – уже за Осташковом. Правда, это был недостроенный дом, нас туда пустили подвыпившие рабочие, занимающиеся его отделкой.
И как нам было не запомнить трогательный момент, когда мы доехали до самого центра Селигера! Увидев маленькую девчонку, мы спросили у неё, что за деревня перед нами. «Неприе!» – сказала она умилительно. Это мы очень хорошо помним! Интересно, кем выросла эта девчонка, если провела детство в столь красивых местах.
Спустя восемь лет мы поехали на Селигер с целой компанией и резиновыми лодками! В этот раз на восточный берег Селигера – где Кравотынь. После второй поездки уже осталось несколько картинок и много фотографий. Но всё равно для нас это была не такая чудесная поездка, как в первый раз. Самое ценное у человека – в голове, а не в фотоальбоме!
К сожалению, в то велосипедное путешествие Торжок мы проехали… мимо! То есть не увидели его исторической части, поскольку Питерская трасса огибает город стороной. Много позже я уже специально заехал в Торжок по дороге на «академичку» – дачу художников под Вышним Волочком.
Торжок возник как поселение примерно 1100 лет назад и относится к древнейшим русским городам. Двухнедельная оборона Торжка в 1238 году от монгольских полчищ спасла Новгород от разорения. Для сравнения, Рязань монголы захватили и уничтожили за неделю, Москву и Владимир – на пятый день. Разграбив почти всю северо-восточную Русь, они двинулись на Новгород, но после изнурительной осады Торжка, не дойдя до Новгорода каких-то 150 километров, свернули назад. Находящийся на реке Тверце, прямо на водном пути «из варяг в греки», Торжок был лакомым куском для тверских, владимиро-суздальских и литовских князей. Он более двадцати раз подвергался нападениям и захватам. С XIII века в Торжке существовал золотошвейный промысел, а сейчас здесь существует единственная в России школа художественной вышивки. В Торжке, проездом из Москвы в Петербург или обратно останавливались Радищев, Пушкин, Гоголь, Белинский, Тургенев, Лев Толстой и многие другие великие люди. В Грузинах, Берново и других усадьбах близ Торжка гостил у друзей Пушкин. Здесь жила его муза Анна Керн, и упокоена она на погосте Прутня. Исаак Левитан также приезжал в Берново, здесь он работал над этюдами к знаменитой картине «У омута». Местные жители покажут Вам место, где существовала плотина и тот самый омут. Всего в Торжке и окрестностях более тридцати объектов культовой и гражданской архитектуры XVII – XIX веков, среди них есть многоярусная деревянная церковь Вознесения, построенная в Торжке в 1653 году. С высокого берега отражается она в зеркале Тверцы. А до чего же неповторим ансамбль старинных соборов на территории бывшего кремля! Мой наставник, люберецкий художник Николай Григорьевич Ноздрачёв написал в Торжке столько картин, что их хватило бы на несколько творческих биографий! Николай Григорьевич много раз приезжал в Торжок, там он познакомился с милиционером Львом Милицыным, у которого потом всё время останавливался. В 1997 году Милицына убили бандиты. Николай Григорьевич в память об этом отважном человеке написал его большой портрет. Когда он узнал, что я собираюсь в Торжок, дал мне адрес родителей Льва Милицына, они оказали мне очень тёплый приём.
В 2001 году мне повезло оказаться в Серебряниках близ Репинской Академической дачи художников под Вышним Волочком, на Мсте. Каждый уважающий себя художник считает своей обязанностью хоть раз побывать в этих краях, ведь здесь написано огромное число шедевров, украшающих самые лучшие музеи и картинные галереи, в том числе и Третьяковку! Я вписался в хорошую компанию художников-педагогов и нашел себе нескольких друзей на всю жизнь! Через них повезло потом работать в Гайдаровке – центральной детской библиотеке Москвы. Теперь Гайдаровка для меня как дом родной: пара часов пребывания в ней может заменить многие дни растительной жизни в других домах.
В Серебряниках много написано, что-то ушло к друзьям, а где некоторые картины даже и не помню. Недавно ко мне приезжала в гости удивительно милая женщина – музыкант Елена Ароновна Толчинская. Говорят, что таких людей уже не найти… Елена Ароновна за свой счёт прилетела на самолёте из Сыктывкара, чтобы в Люберецкой центральной библиотеке прочитать незнакомым людям интереснейшую лекцию о музыке! Совершенно бесплатно! Вот как она любит музыку – больше всяких любимых нами побрякушек! Её любимые друзья – Бах, Бетховен, Шопен, Чайковский, Шуберт… Стоп! Это надолго… Так вот, я был счастлив подарить приглянувшуюся ей картинку, написанную именно в Серебряниках!
Вот ещё какой случай в Серебряниках запомнился на всю жизнь. Написав там с десяток работ, напоследок решил как следует проработать пейзаж с соснами. Мучил я его два дня. Показываю молодому парнишке Андрею, он тоже времени не терял и сделал несколько чудесных этюдов – широко, цветно и душевно. Посмотрел он мою зализанно-затюканную картинку и говорит…
Здесь я делаю паузу… Итак, внимание! Кто из маститых профессоров способен выдать подобный перл, остающийся с тобой на всю жизнь?
Андрей сказал мне, почесав затылок: «Не пойму, это у Вас живопись или рисунок?»
Видимо, я попал в Серебряники специально для того, чтобы услышать это!
Несколько лет спустя, вступив в Союз художников, я поехал за только что изданным каталогом и встретил в офисе союза повзрослевшего Андрея, он узнал меня! Рассказал ему про тот случай, а он даже и не вспомнил – талантливые люди часто рассыпают перлы остроумия и тут же забывают о них.
Такое это чудесное место – Серебряники, в Тверской области на реке Мста, прямо на древнем пути «из варяг в греки».
Два года спустя я совершил путешествие в Псковскую область, разумеется, и Тверскую захватил.
Сначала приехал на Ржевской электричке в древний Зубцов и полюбовался видом слияния Волги и Вазузы. Для фотографирования панорам это место мне показалось интересным, но особенных композиций для живописи я не удосужился искать, а отправился на автобусе в Ржев.
В Ржеве мы уже были с отцом, когда мне было лет тринадцать. Отец начитался книг Елены Ржевской и Вячеслава Кондратьева – о жестоких боях 1941-1943 годов под Ржевом, Вязьмой, Сычёвкой. Туда мы и поехали – по местам военной истории.
Довоенный Ржев был красив. Можете посмотреть фотографии Прокудина-Горского, они есть в Интернете. Но за два года Ржевской битвы этот город был полностью уничтожен фашистами. Лишённый древней архитектуры и заново отстроенный, он уже не так интересен для художников. Но краеведческий музей посетите обязательно! Я там провёл немало времени.
Из Ржева поехал на вечерней электричке до станции Торопа, а оттуда на попутках добрался до Торопца. Местные жители меня пугали, что не доеду, что попутчиков плохо берут и нужно ночевать здесь, а утром ждать автобуса. Но мне повезло. Отправился было пешком – подумаешь, всего-то 23 километра! Но по дороге меня подобрали люди на легковушке. Поздно вечером я был уже в центре Торопца. Там я переночевал в гостинице, а с утра отправился осматривать город. Он очаровал меня своей провинциальностью, старинными храмами и видами на озёра с валов древней крепости. Вот именно Торопец и был первым городом, который я тогда отразил на картине! От Торопца, несмотря на хмурую погоду с дождём, у меня осталось такое глубокое впечатление, что рекомендую его всем путешественникам.
Из Торопца я поехал на пригородном поезде до Великих Лук, а далее – по древним крепостям и Пушкинским местам Псковской области. Но это уже другая история.
Теперь о Старице и её окрестностях. В Старицу я не мог не приехать – тут снимали многие эпизоды фильма «Чучело», который меня совершенно потряс в детстве, его и потом много раз пересматривал. В Старице, на территории бывшего монастыря происходило сжигание чучела, там же снимали наружный вид дома Бессольцевых. Остальные натурные сцены сняты в Твери и Торжке.
Старица находится на Волге между Торжком и Ржевом, она образует с Тверью и Торжком почти равносторонний треугольник со сторонами в 60 километров. Одно время Старица была столицей – у Ивана Грозного была там личная резиденция. От крепости остались только валы и местами сквозь траву можно увидеть белокаменный фундамент. Для художника, фотографа, историка и любителя экстремального отдыха Старица будет очень интересна. Кроме прекрасных пейзажных и архитектурных видов, здесь ещё есть настоящие пещеры, длиной в несколько километров! Какие-то ходы замуровали, но, думаю, попасть туда ещё можно. Мне в 2007 году удалось проникнуть в пещеры – освещая путь мобильником, прогулялся на сотню метров вглубь, увидел места обитания современных пещерных жителей, настенные росписи, лабиринты ходов… Впечатлений хватило!
Ночевал я в Старице в студенческом общежитии – обычно летом, когда наступают каникулы, можно легко за копейки вписаться в подобные заведения. На следующий день съездил на автобусе в Берново.
Берново – село старинное, его первое упоминание относится к XV веку, тогда оно служило таможней на границах земель Новгорода и Старицкого княжества. В начале XVIII века Берново стало принадлежать Вульфам – сначала Петру Гавриловичу, затем Ивану Петровичу, при котором к началу XIX века и был построен существующий поныне двухэтажный каменный дом с мезонином. Внучкой Ивана Петровича была Аня Полторацкая, известная нам как Анна Петровна Керн, здесь она и воспитывалась в возрасте 8 – 12 лет.
Пушкин приезжал в эти края по приглашению Прасковьи Александровны Осиповой (в первом браке Вульф), хозяйки расположенной поблизости усадьбы Малинники. И не просто гостил, а еще создал несколько произведений: «Анчар», «Зимнее утро», «Роман в письмах», работал над «Евгением Онегиным». Он бывал здесь неоднократно: осенью 1828 г., в январе, весной и осенью 1829 г., весной 1830 г. и в августе 1833 г. Каждый раз он на день-два заезжал в Берново. Пушкин приезжал сюда не к слывшему тираном хозяину поместья Ивану Ивановичу, а скорее к его хорошенькой дочери Анне.
С тех пор существует местное поверие, что в Бернове Пушкин нашёл сюжет для драмы «Русалка». Вот что писал в 1888 году Тверской краевед В.Колосов, пообщавшись с берновским помещиком Н.И.Вульфом, которому было 12 лет, когда в усадьбу его отца приезжал поэт: «сюжет «Русалки» Пушкину подала судьба дочери одного мельника их имения. По этому преданию, дочь этого мельника была влюблена в одного барского камердинера; этого камердинера за какую-то вину барин отдал в солдаты, и она с отчаяния утопилась в мельничной плотине».
В 1891 году художник Левитан услышал ту же историю в несколько ином пересказе, дополненном подробностями: несчастная влюбленная ждала ребёнка от высеченного и отправленного в солдаты конюха.
В 1923 году экспедиция студентов Тверского педагогического института выявила остатки сгоревшей в июне 1922 г. мельницы, сохранилось только её основание, сложенное из крупного известняка. Как только не пересказывалась народная молва о разыгравшейся здесь трагедии. Если не полениться, можно обнаружить в различных публикациях и другие версии, например, такую: «…В дочь берновского мельника влюбился местный помещик, и завязался между ними роман. Помещик обещал на ней жениться, но вскоре, не сдержав обещания, уехал. Несчастная девушка утопилась в омуте и стала русалкой».
Побывав в Берново, я решил поискать знаменитый омут и остатки мельницы. Мне повезло, один из местных жителей указал на заросшую крапивой тропинку, ведущую к этому месту. Несколько десятков лет назад она приводила к поляне, тогда ещё не изуродованной нелепым строительством новой плотины. Раньше местные жители любили собираться там по поводу и без повода, постоянно приезжали туристы. А сейчас сюда почти никто уже не ходит. Природа взяла своё: от бетонных плит и арматур практически ничего не осталось, густая зелень снова покрыла развороченный некогда берег. Я залез в воду в надежде обнаружить хоть какой-то намёк на омут, но с большим трудом нашёл место глубиной по шею.
А вот левитановский мотив всё-таки немного угадывался – я его запечатлел в красках. Ещё сохранилась потрескавшаяся памятная плита, окружённая зарослями травы и начавшая покрываться мхом. На ней можно различить профиль поэта и надпись: «Вот мельница… Она уж развалилась» ... А.С.Пушкин, «Русалка». По преданию в этом омуте утопилась дочь мельника, обманутая своим возлюбленным. Народную легенду использовал А.С.Пушкин при создании драмы «Русалка».
Со дна бывшего омута я достал несколько камушков. Некоторые, как реликвии, давал друзьям, а один подарил Валентине Пономарёвой, она состояла в отряде космонавтов и была дублёршей Валентины Терешковой.
Пересечь Тверскую область можно разными маршрутами. Главный, конечно – трасса Москва – Питер. Как раз на ней находятся село Городня, Тверь, Торжок, Вышний Волочек, Бологое. В Старицу, Осташков или Удомлю тоже удобно попасть с этой трассы. Второе направление – Зубцов – Ржев – Торопец. Это юго-западная часть области. Когда в 2002 году я держал путь в Псков, то не просто проскочил Тверскую область по Рижскому шоссе, а именно такой маршрут с остановками и проделал. Наконец, не менее интересна северо-восточная часть области, её хорошо пройти так: Кимры – Калязин – Кашин – Бежецк – Красный Холм – Весьегонск. Так я в 2005 году двигался по пути в Вологду и далее – до Карелии.
Теперь отправимся в далёкое прошлое…
Отслужив два года в армии, мы с другом Володей Булкиным решили совершить велосипедное путешествие на Селигер. Выбрали такой маршрут: Тверь – Торжок – Кувшиново – Осташков – Свапуще. Потом вернулись в Осташков и уехали на поезде до Москвы. С собой мы взяли только спальные мешки с полиэтиленовой плёнкой от дождя. Конечно же, я вёз с собой и небольшой этюдник с красками.
В это невозможно поверить, но у нас с собой не было никаких фотоаппаратов! Сейчас мы без фотографирования просто жизни своей не представляем! Ещё человек не появился на свет, а его уже начинают фотографировать. Потом фотографируются каждый шаг, чих и выпавший зуб – кажется, нет ни одной эмоции, не запечатлённой для потомков! Всевозможные инстаграмы и яндекс фотки забиты до отказа! Где найти столько глаз, чтобы всё это пересмотреть и осмыслить? И как можно современному человеку осмыслить тот удивительный факт, что отправляясь в интересное путешествие по таким живописным местам, кто-то не возьмёт с собой фотокамеру, хоть бы самую простенькую? Да! Такое может быть! И было. Мы с Вовой Булкиным доверились своей зрительной памяти. И способности рисовать. Иногда поражаешься тому, что на концертах и на выставках люди не слушают и не смотрят, а записывают и снимают. Они не внимают сейчас, для того чтобы смотреть и слушать потом – аудиозаписи и фотоснимки…
От того путешествия у нас с другом осталась лишь одна моя картинка, а вторую украли с выставки – видимо это было успехом. Но самое главное – у нас остались прекрасные радужные воспоминания! Их у нас никто никогда не украдёт. Такие воспоминания и цементируют дружбу!
Конечно, некоторые моменты путешествия запомнились особенно ярко, несмотря на то, что происходили они в тёмное время суток – во время ночёвок и их поисков.
В первый день мы припозднились со стартом и доехали только до маленькой деревни Колёсные горки. Это между Тверью и Торжком. И первая ночёвка была у нас под открытым небом прямо на земле. Она прервалась проливным дождём, что порадовал нас ранним утром. Жаль, я не видел себя со стороны – Вова утверждает, что когда он проснулся в совершенно мокром спальнике, он увидел дождевые струи, стекающие с моего совершенно спящего лица.
Вот что рассказывает сам Володя Булкин о начале нашего путешествия и той самой памятной ночёвке…
«В то мохнатое утром мы договорились с Ильёй встретиться довольно рано. Вот мы уже катим на своих велосипедах по утренним улицам родного города к станции Люберцы-1. Нам надо успеть на электричку, которая отвезёт нас (вместе с велосипедами) до Казанского вокзала. Казанский нам собственно не очень нужен, а нужен Ленинградский. И вот мы уже стоим на платформе Ленинградского вокзала и ждем электричку до Калинина. Так тогда называлась Тверь, она и была началом велосипедной части маршрута…
Так вот, стоим, ждем электричку, а её всё нет. Промашка вышла с расписанием. Где же посмотреть заранее, если Интернета тогда не было! Не дождавшись, поехали до Солнечногорска. Проторчав часа полтора на станции Подсолнечная, всё-таки забрались с велосипедами уже в Калининскую электричку.
И, наконец, мы в Твери! Поскольку рассматривать местные красоты нам некогда (солнце уже давно перевалило за середину неба и движется к западу), мы узнаём у местных, как выехать на Ленинградкое шоссе. Какой-то мужик говорит нам, что ехать надо через то то и через то то, а не через это и вот это… Потому что как раз незадолго до нашего приезда рухнул в Волгу какой-то мост.
После долгих блужданий по городу мы выезжаем за его пределы, и движемся на Северо-Запад по обочине Ленинградского шоссе. Цель на сегодня – ближайший лесок, или поле, где можно было бы заночевать. Через несколько километров поле и лесок нам попадаются с правой стороны от шоссе. Особый бонус в том, что на поле лежит скошенное сено. Мы быстро собираем несколько охапок сена, и затаскиваем его на полянку в лес. Зачем мы это делаем? Да просто потому, что нам надо как-то заночевать, а палатки у нас нет. Почему? Да потому, что я, по наивности своей, наслушался рассказов Ильи, как они в древние времена путешествовали с его отцом и братом «совершенно налегке», без палаток и спальников, и как это было прекрасно. Суровая действительность впоследствии показала мне, что не надо быть таким доверчивым. Но это было несколько позже…
Ну вот, набрав сена, мы наскоро поужинали сухим пайком и расположились на ночлег под открытым небом. Положение наше было довольно оригинальным. Мы лежали в спальных мешках на сене, а под головой у нас были некоторые вещи и куски полиэтилена. Полиэтилен предназначался для того, чтобы уберечь нас от дождя, если такой катаклизм случится. Предполагалось, что мы достанем этот полиэтилен, когда почувствуем, как идёт дождь.
Действительно, через какое-то более-менее продолжительное время, во время которого мы безмятежно спали под открытым небом, я понял, что дождь и вправду идёт – почувствовал стекающие по лицу капли. Я инстинктивно достал из-под головы полиэтилен и накрыл лицо. После чего продолжил свой безмятежный сон. Однако через некоторое время мне стало неуютно. То ли из-за того, что дождь слишком сильно барабанил по плёнке, то ли потому, что мой спальник, который, как вы догадались, накрыт не был, стал совсем мокрым.
Короче говоря, я проснулся и увидел ту ещё картину. Я лежу в мокром спальнике под проливным дождём. Укрыто полиэтиленом у меня только лицо, и это единственное сухое место, которое на мне осталось. Рядом со мной, в таком же мокром спальнике спит Илья. Причем, в отличие от меня, он даже постеснялся укрыть полиэтиленом хотя бы голову. Зачем? Он и так прекрасно себя чувствует. Крепкий здоровый сон нашёл отражение на его спокойном лице, по которому хлещет дождь. Илья блаженствует, видимо всё это во сне доставляет ему особое удовольствие. «Интересно, – думаю, – что ему сейчас снится?»
Но я не стал выяснять эти подробности. Вытащив из мокрого спальника кулак, я ткнул Илью в бок, и крикнул ему в ухо:
– Ты что, обалдел? Дождь проливной, ты бы хоть укрылся!
То, что сам укрыл только голову, я промолчал.
После такого бурного пробуждения мы накрылись полиэтиленом полностью, но было уже поздно. Всё было насквозь мокрое. О том, чтобы развести костер в такую погоду, не было даже и речи. Немного посидев под полиэтиленом и окончательно продрогнув, мы стали думать – что же делать.
После недолгого раздумья, кому то из нас (видимо Илье) пришла в голову единственно возможная и правильная в такой ситуации мысль. Мы просто встали под этим дождем, кое-как привязали к багажникам насквозь мокрые спальники и полиэтилен, выбрались из леса, сели на велосипеды, и поехали. Чего же ещё нам оставалось делать в такую погоду? Впереди сквозь завесу дождя маячила деревня Колесные Горки».
Вова большой мастер рассказывать о подобных случаях! А теперь продолжу сам…
Ещё дважды мы спали на крытых сеновалах. Вот это были великолепные ночёвки! И однажды нам предоставили целый дом – уже за Осташковом. Правда, это был недостроенный дом, нас туда пустили подвыпившие рабочие, занимающиеся его отделкой.
И как нам было не запомнить трогательный момент, когда мы доехали до самого центра Селигера! Увидев маленькую девчонку, мы спросили у неё, что за деревня перед нами. «Неприе!» – сказала она умилительно. Это мы очень хорошо помним! Интересно, кем выросла эта девчонка, если провела детство в столь красивых местах.
Спустя восемь лет мы поехали на Селигер с целой компанией и резиновыми лодками! В этот раз на восточный берег Селигера – где Кравотынь. После второй поездки уже осталось несколько картинок и много фотографий. Но всё равно для нас это была не такая чудесная поездка, как в первый раз. Самое ценное у человека – в голове, а не в фотоальбоме!
К сожалению, в то велосипедное путешествие Торжок мы проехали… мимо! То есть не увидели его исторической части, поскольку Питерская трасса огибает город стороной. Много позже я уже специально заехал в Торжок по дороге на «академичку» – дачу художников под Вышним Волочком.
Торжок возник как поселение примерно 1100 лет назад и относится к древнейшим русским городам. Двухнедельная оборона Торжка в 1238 году от монгольских полчищ спасла Новгород от разорения. Для сравнения, Рязань монголы захватили и уничтожили за неделю, Москву и Владимир – на пятый день. Разграбив почти всю северо-восточную Русь, они двинулись на Новгород, но после изнурительной осады Торжка, не дойдя до Новгорода каких-то 150 километров, свернули назад. Находящийся на реке Тверце, прямо на водном пути «из варяг в греки», Торжок был лакомым куском для тверских, владимиро-суздальских и литовских князей. Он более двадцати раз подвергался нападениям и захватам. С XIII века в Торжке существовал золотошвейный промысел, а сейчас здесь существует единственная в России школа художественной вышивки. В Торжке, проездом из Москвы в Петербург или обратно останавливались Радищев, Пушкин, Гоголь, Белинский, Тургенев, Лев Толстой и многие другие великие люди. В Грузинах, Берново и других усадьбах близ Торжка гостил у друзей Пушкин. Здесь жила его муза Анна Керн, и упокоена она на погосте Прутня. Исаак Левитан также приезжал в Берново, здесь он работал над этюдами к знаменитой картине «У омута». Местные жители покажут Вам место, где существовала плотина и тот самый омут. Всего в Торжке и окрестностях более тридцати объектов культовой и гражданской архитектуры XVII – XIX веков, среди них есть многоярусная деревянная церковь Вознесения, построенная в Торжке в 1653 году. С высокого берега отражается она в зеркале Тверцы. А до чего же неповторим ансамбль старинных соборов на территории бывшего кремля! Мой наставник, люберецкий художник Николай Григорьевич Ноздрачёв написал в Торжке столько картин, что их хватило бы на несколько творческих биографий! Николай Григорьевич много раз приезжал в Торжок, там он познакомился с милиционером Львом Милицыным, у которого потом всё время останавливался. В 1997 году Милицына убили бандиты. Николай Григорьевич в память об этом отважном человеке написал его большой портрет. Когда он узнал, что я собираюсь в Торжок, дал мне адрес родителей Льва Милицына, они оказали мне очень тёплый приём.
В 2001 году мне повезло оказаться в Серебряниках близ Репинской Академической дачи художников под Вышним Волочком, на Мсте. Каждый уважающий себя художник считает своей обязанностью хоть раз побывать в этих краях, ведь здесь написано огромное число шедевров, украшающих самые лучшие музеи и картинные галереи, в том числе и Третьяковку! Я вписался в хорошую компанию художников-педагогов и нашел себе нескольких друзей на всю жизнь! Через них повезло потом работать в Гайдаровке – центральной детской библиотеке Москвы. Теперь Гайдаровка для меня как дом родной: пара часов пребывания в ней может заменить многие дни растительной жизни в других домах.
В Серебряниках много написано, что-то ушло к друзьям, а где некоторые картины даже и не помню. Недавно ко мне приезжала в гости удивительно милая женщина – музыкант Елена Ароновна Толчинская. Говорят, что таких людей уже не найти… Елена Ароновна за свой счёт прилетела на самолёте из Сыктывкара, чтобы в Люберецкой центральной библиотеке прочитать незнакомым людям интереснейшую лекцию о музыке! Совершенно бесплатно! Вот как она любит музыку – больше всяких любимых нами побрякушек! Её любимые друзья – Бах, Бетховен, Шопен, Чайковский, Шуберт… Стоп! Это надолго… Так вот, я был счастлив подарить приглянувшуюся ей картинку, написанную именно в Серебряниках!
Вот ещё какой случай в Серебряниках запомнился на всю жизнь. Написав там с десяток работ, напоследок решил как следует проработать пейзаж с соснами. Мучил я его два дня. Показываю молодому парнишке Андрею, он тоже времени не терял и сделал несколько чудесных этюдов – широко, цветно и душевно. Посмотрел он мою зализанно-затюканную картинку и говорит…
Здесь я делаю паузу… Итак, внимание! Кто из маститых профессоров способен выдать подобный перл, остающийся с тобой на всю жизнь?
Андрей сказал мне, почесав затылок: «Не пойму, это у Вас живопись или рисунок?»
Видимо, я попал в Серебряники специально для того, чтобы услышать это!
Несколько лет спустя, вступив в Союз художников, я поехал за только что изданным каталогом и встретил в офисе союза повзрослевшего Андрея, он узнал меня! Рассказал ему про тот случай, а он даже и не вспомнил – талантливые люди часто рассыпают перлы остроумия и тут же забывают о них.
Такое это чудесное место – Серебряники, в Тверской области на реке Мста, прямо на древнем пути «из варяг в греки».
Два года спустя я совершил путешествие в Псковскую область, разумеется, и Тверскую захватил.
Сначала приехал на Ржевской электричке в древний Зубцов и полюбовался видом слияния Волги и Вазузы. Для фотографирования панорам это место мне показалось интересным, но особенных композиций для живописи я не удосужился искать, а отправился на автобусе в Ржев.
В Ржеве мы уже были с отцом, когда мне было лет тринадцать. Отец начитался книг Елены Ржевской и Вячеслава Кондратьева – о жестоких боях 1941-1943 годов под Ржевом, Вязьмой, Сычёвкой. Туда мы и поехали – по местам военной истории.
Довоенный Ржев был красив. Можете посмотреть фотографии Прокудина-Горского, они есть в Интернете. Но за два года Ржевской битвы этот город был полностью уничтожен фашистами. Лишённый древней архитектуры и заново отстроенный, он уже не так интересен для художников. Но краеведческий музей посетите обязательно! Я там провёл немало времени.
Из Ржева поехал на вечерней электричке до станции Торопа, а оттуда на попутках добрался до Торопца. Местные жители меня пугали, что не доеду, что попутчиков плохо берут и нужно ночевать здесь, а утром ждать автобуса. Но мне повезло. Отправился было пешком – подумаешь, всего-то 23 километра! Но по дороге меня подобрали люди на легковушке. Поздно вечером я был уже в центре Торопца. Там я переночевал в гостинице, а с утра отправился осматривать город. Он очаровал меня своей провинциальностью, старинными храмами и видами на озёра с валов древней крепости. Вот именно Торопец и был первым городом, который я тогда отразил на картине! От Торопца, несмотря на хмурую погоду с дождём, у меня осталось такое глубокое впечатление, что рекомендую его всем путешественникам.
Из Торопца я поехал на пригородном поезде до Великих Лук, а далее – по древним крепостям и Пушкинским местам Псковской области. Но это уже другая история.
Теперь о Старице и её окрестностях. В Старицу я не мог не приехать – тут снимали многие эпизоды фильма «Чучело», который меня совершенно потряс в детстве, его и потом много раз пересматривал. В Старице, на территории бывшего монастыря происходило сжигание чучела, там же снимали наружный вид дома Бессольцевых. Остальные натурные сцены сняты в Твери и Торжке.
Старица находится на Волге между Торжком и Ржевом, она образует с Тверью и Торжком почти равносторонний треугольник со сторонами в 60 километров. Одно время Старица была столицей – у Ивана Грозного была там личная резиденция. От крепости остались только валы и местами сквозь траву можно увидеть белокаменный фундамент. Для художника, фотографа, историка и любителя экстремального отдыха Старица будет очень интересна. Кроме прекрасных пейзажных и архитектурных видов, здесь ещё есть настоящие пещеры, длиной в несколько километров! Какие-то ходы замуровали, но, думаю, попасть туда ещё можно. Мне в 2007 году удалось проникнуть в пещеры – освещая путь мобильником, прогулялся на сотню метров вглубь, увидел места обитания современных пещерных жителей, настенные росписи, лабиринты ходов… Впечатлений хватило!
Ночевал я в Старице в студенческом общежитии – обычно летом, когда наступают каникулы, можно легко за копейки вписаться в подобные заведения. На следующий день съездил на автобусе в Берново.
Берново – село старинное, его первое упоминание относится к XV веку, тогда оно служило таможней на границах земель Новгорода и Старицкого княжества. В начале XVIII века Берново стало принадлежать Вульфам – сначала Петру Гавриловичу, затем Ивану Петровичу, при котором к началу XIX века и был построен существующий поныне двухэтажный каменный дом с мезонином. Внучкой Ивана Петровича была Аня Полторацкая, известная нам как Анна Петровна Керн, здесь она и воспитывалась в возрасте 8 – 12 лет.
Пушкин приезжал в эти края по приглашению Прасковьи Александровны Осиповой (в первом браке Вульф), хозяйки расположенной поблизости усадьбы Малинники. И не просто гостил, а еще создал несколько произведений: «Анчар», «Зимнее утро», «Роман в письмах», работал над «Евгением Онегиным». Он бывал здесь неоднократно: осенью 1828 г., в январе, весной и осенью 1829 г., весной 1830 г. и в августе 1833 г. Каждый раз он на день-два заезжал в Берново. Пушкин приезжал сюда не к слывшему тираном хозяину поместья Ивану Ивановичу, а скорее к его хорошенькой дочери Анне.
С тех пор существует местное поверие, что в Бернове Пушкин нашёл сюжет для драмы «Русалка». Вот что писал в 1888 году Тверской краевед В.Колосов, пообщавшись с берновским помещиком Н.И.Вульфом, которому было 12 лет, когда в усадьбу его отца приезжал поэт: «сюжет «Русалки» Пушкину подала судьба дочери одного мельника их имения. По этому преданию, дочь этого мельника была влюблена в одного барского камердинера; этого камердинера за какую-то вину барин отдал в солдаты, и она с отчаяния утопилась в мельничной плотине».
В 1891 году художник Левитан услышал ту же историю в несколько ином пересказе, дополненном подробностями: несчастная влюбленная ждала ребёнка от высеченного и отправленного в солдаты конюха.
В 1923 году экспедиция студентов Тверского педагогического института выявила остатки сгоревшей в июне 1922 г. мельницы, сохранилось только её основание, сложенное из крупного известняка. Как только не пересказывалась народная молва о разыгравшейся здесь трагедии. Если не полениться, можно обнаружить в различных публикациях и другие версии, например, такую: «…В дочь берновского мельника влюбился местный помещик, и завязался между ними роман. Помещик обещал на ней жениться, но вскоре, не сдержав обещания, уехал. Несчастная девушка утопилась в омуте и стала русалкой».
Побывав в Берново, я решил поискать знаменитый омут и остатки мельницы. Мне повезло, один из местных жителей указал на заросшую крапивой тропинку, ведущую к этому месту. Несколько десятков лет назад она приводила к поляне, тогда ещё не изуродованной нелепым строительством новой плотины. Раньше местные жители любили собираться там по поводу и без повода, постоянно приезжали туристы. А сейчас сюда почти никто уже не ходит. Природа взяла своё: от бетонных плит и арматур практически ничего не осталось, густая зелень снова покрыла развороченный некогда берег. Я залез в воду в надежде обнаружить хоть какой-то намёк на омут, но с большим трудом нашёл место глубиной по шею.
А вот левитановский мотив всё-таки немного угадывался – я его запечатлел в красках. Ещё сохранилась потрескавшаяся памятная плита, окружённая зарослями травы и начавшая покрываться мхом. На ней можно различить профиль поэта и надпись: «Вот мельница… Она уж развалилась» ... А.С.Пушкин, «Русалка». По преданию в этом омуте утопилась дочь мельника, обманутая своим возлюбленным. Народную легенду использовал А.С.Пушкин при создании драмы «Русалка».
Со дна бывшего омута я достал несколько камушков. Некоторые, как реликвии, давал друзьям, а один подарил Валентине Пономарёвой, она состояла в отряде космонавтов и была дублёршей Валентины Терешковой.
Запись 2. Карелия, Русский Север и вопрос о цели
Впервые этот край я увидел из окна поезда, когда по окончании второго курса географического факультета МГУ, ехал в Хибины на геодезическую практику. Читал роман Клиффорда Саймака «Кольцо вокруг Солнца» и поглядывал на бесконечные леса, что занимают почти все пространства Карелии и простираются дальше – до самого Мурманска, где плавно сменяются тундрой. У северной границы Карелии проходит полярный круг, за ним посреди лета уже само солнце ходит по кольцу, не прячась за горизонт.
Сейчас модно рассуждать о разных параллельных мирах. Клиффорд Саймак придумал свои параллельные миры больше полувека назад. А задолго до этого фонтанировали воображением карелы, финны и саамы, наблюдая чудеса с годовым ходом солнца. Видимо это помогло появлению на свет эпосу Калевала. Погружаешься в него, как ещё в один параллельный мир – красивый своей суровостью. Карелия богата тем, чего не хватает обжитому и комфортному центру России, в ней есть дикие непроходимые леса, огромные страшные болота, массивные гранитные скалы и ледниковые моренные валуны, есть и море – штормовое, с волнами высотою до шести метров и полгода покрытое льдом. А величайшие карельские озёра сами похожи на моря.
Уроженец Русского Севера Фёдор Абрамов писал: «Не осознаёт ли природа опасность безделья, сытости раньше человека? За дикостью, за вольностью летят птицы на север. И там же вынашивают своих детёнышей. Чтобы всегда тосковали по своей малой родине. Чтобы не забывали её. Иначе это в конечном счёте может окончиться ожирением, исчезновением рода…»
У меня есть ощущение, что тосковать по северу я начал ещё до того, как побывал там. Видимо впервые притяжение севера испытал ещё в детстве – после прочтения повести Юрия Коринца «В белую ночь у костра». Книжка с описанием северных приключений мальчика Миши и его героического дяди настолько меня впечатлила, что со временем своему лучшему другу подарил такое же издание. Потом ещё были прочитаны «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева, «Северная повесть» и «Судьба Шарля Лонсевиля» Константина Паустовского, «За волшебным колобком» Михаила Пришвина, книги Бориса Житкова, Юрия Казакова, Василия Белова, Виктора Конецкого… Среди авторов произведений о севере трудно найти легковесных писак.
Неспроста в Карелию стремятся разного рода экстремалы – ради скалолазания, сплава по категорийным рекам с порогами и водопадами, ради встречи с дикими животными. Едут туда и желающие уединиться в труднодоступных местах – например, на необитаемых островах многочисленных озёр или Белого моря. Мало кто знает, но в преимущественно невысокой Карелии есть даже горный хребет – Маанселькя. Протягивается он с северо-запада из Финляндии (где имеет максимальную высоту 718 метров) на юго-восток в Карельскую лесотундру, у нас он возвышается до отметки 576 метров. Ещё в труднодоступной северо-западной части Карелии есть уникальное озеро Паанаярви – оно самое глубокое во всей Фенноскандии – до 128 метров. Паанаярви, как и Байкал, по происхождению – тектоническое, оно тоже проточное – из него вытекает река Оланга. Паанаярви обрамлено высокими берегами с крутыми скалами и очень вытянуто – его длина 24 километра при максимальной ширине 1200 м. Это озеро насыщенностью кислородом придонной части не имеет себе равных. А зимой над озером скапливается стекающий с гор холодный воздух, там градусник может показать почти на 20 градусов ниже, чем в окрестностях. Вообще-то описывать многочисленные чудеса Карелии можно долго. Любой, кто захочет поинтересоваться этой темой в библиотеке или заглянет в Интернет, будет удивлён.
В конце июля 2005 года я задумал совершить продолжительное путешествие именно на север – в сторону Карелии. Удалось за месяц преодолеть с перекладными три тысячи километров – вокруг Онежского и Ладожского озёр. Сначала посетил старинные города востока Тверской области – Кимры, Калязин, Кашин, Бежецк, Красный Холм, Весьегонск. Затем попал в Устюжну и Череповец, изучил Вологду, побывал в Ферапонтове, Кирилло-Белозёрском монастыре, Горицах и Белозёрске. Наконец добрался до юго-восточного берега Онежского озера в самой северной части Вологодчины. Там меня поразила уединённость и живописность деревеньки Ольково на Андомской горе. Последние деревенские жители, а их на тот момент можно было по пальцам пересчитать, тут же пристроили меня на ночлег и даже предлагали задержаться у них и пожить. Я и задержался на пару дней – рисовал людей, писал их разваливающиеся невечные домики и вечную природную красоту. На озере случаются шторма, высокие волны подмывают обрыв, наступающий на остатки деревни. Со временем Ольково исчезнет, брёвна её опустевших домов упадут к Онежскому берегу и, может быть, некоторые из них далеко снесёт волнами. В какие места и какие волны уносят обитателей этого прекрасного уголка России?
В то путешествие я не взял с собой палатку и спальные принадлежности – решил проверить, можно ли без них выживать на севере, рассчитывал найти ночлег с помощью местных жителей. Конечно, были общения с людьми самыми разными – встречались не только отзывчивые и открытые, но и недоверчивые, даже пугливые. Видимо, пуглив и недоверчив тот, кто не имеет большой цели.
У людей, основавших Ольково, цель была. Они даже церковь себе поставили, правда потомки её обезглавили и использовали как хозяйственную постройку, так она сейчас и гниёт – без окон и дверей. Деятели, распорядившиеся превратить церковь в складскую постройку, тоже имели свою цель. Теперь же заброшенное строение зарастает травой и лишайниками – показывает, чего стоят наши современные цели. Долгой остановки в раздумьях над смыслами и целями не получится – природа обнулит наши прежние достижения… Как онежские волны смоют заброшенную деревню.
С подобными мыслями, покинув Ольково вечером второго дня, я добрался до села Андомский Погост, а там стоял на трассе и до самой ночи безуспешно ловил транспорт на Пудож. Никто из проезжающих мне не остановился, зато появилась возможность поразмышлять о жизненных целях уже в стоге сена, куда я забрался, преследуемый холодом и комарами. Долго расслабляться в сене не получилось: утренний холодный туман разбудил меня чуть свет и заставил скорее шевелиться. Пришлось двигать дальше к намеченной цели, а по пути снова шевелить мозгами. Похоже, это пошло на пользу – картины, написанные с этюдов в Олькове, вышли удачными и прижились в МГУ.
Пройдя пешком пару километров, я оказался на переезде через узкоколейку, где удалось остановить машину…
Утром 8 августа я попал в Карелию! С пересадкой около Пудожа доехал до посёлка Шальский, моей ближайшей цели. Шальский, находящийся на реке Водле у впадения её в Онежское озеро, знаменит древними петроглифами возраста около 5 тысяч лет, высеченными на береговых скалах – «бараньих лбах». Ещё он известен своей историей – в стародавние времена это был единственный порт, из которого можно было попасть на другой берег Онежского озера. Грузовой участок порта работает до сих пор, через него вывозят лес и добываемый здесь камень. Водла в районе Шальского широкая – три сотни метров, моста через неё не построили, люди переправляются (например, в школу) на пароме или лодках. Чтобы попасть на правобережную часть Шалы, я договорился с местными мужиками, они за небольшую плату (в пределах стоимости поллитровки пива) перевезли меня на вёсельной лодке в посёлок Стеклянное. Там, в устье Водлы находится живописный полуостров с невысокими округлыми скалами, плавно уходящими в воду и образующими многочисленные бухточки с островками. На сглаженных водой камнях можно найти петроглифы. Дорогу к ним я спросил у местного парнишки лет десяти. Видимо ему нечем было заняться, он привязался ко мне и не оставлял ни на шаг, куда бы я не пошёл. Я прыгаю по камням – он тоже, я решил искупаться – и он лезет в воду, так и ходил повсюду за мной – не заскучаешь! До петроглифов я не добрался, зато от души наснимал береговых красот! Потом парнишка решил привести меня к себе домой, мы дошли обратно на пристань, где была пришвартована его лодка, на ней и вернулись назад в Шальский.
Оставаться в Шальском не входило в мои планы – надо было скорее отправляться на мыс Бесов нос. А это в двадцати двух километрах пути на юг, там сконцентрированы главные местные петроглифы. Мы дождались взрослых, родители мальчика мне рассказали, как идти на мыс и где там по пути находятся рыбацкие избушки, в которых можно переночевать. Что-то из своей поклажи – книжки и картины мне разрешили оставить до следующего дня.
Уже под вечер я покинул Шальский и скорее двинул вдоль берега озера на юг. Вот это был поход! Чтобы на следующий день не сильно поздно вернуться и заночевать в Шальском, надо было преодолеть марафонскую дистанцию – сорок с лишним километров, и по дороге форсировать вброд небольшую реку. Сначала маршрут проходил вдоль длинного песчаного пляжа, потом берег местами поднимался, становился скалистым и был изрезан небольшими бухтами, временами приходилось прыгать по гладким камням, где-то перелезать через сосновый валежник под песчаными обрывами. На небольшом расстоянии от озера была протоптана лесная тропа, но интереснее было пробираться вдоль самого берега. Ветерок с озера сдувал комаров. Вообще в конце лета комары уже не представляют такого бедствия, как в начале. В рассказах друзей о Карелии помню их ужас от обилия кровососов, но меня на этот раз сие испытание миновало – правильно выбрал сезон.
Про ночёвку мне сказали, что по пути попадутся избушки рыбаков, среди которых некоторые не закрываются на замок. Такую избушку я и нашёл. Ночью пришёл рыбак, накинул на меня какую-то куртку, чтоб не замёрз, и залёг спать на соседней скамейке. Утром мы с ним позавтракали, и я поспешил дальше к своей цели. Сколько по дороге было красоты – не передать. Особенно впечатлили сглаженные пальцы скал, уходящие в прозрачную воду озера. Аккумулятор фотоаппарата сел до нуля. Что удивительно – на последнем кадре был запечатлен самый известный петроглиф, (прозванный бесом) с православным крестом впритык. Крест высекли монахи расположенного неподалёку Муромского монастыря, так они решили нейтрализовать бесовскую силу. Кто бы высек крест на здании нашей госдумы?
Стартовав назад в половине пятого дня, я вернулся в Шальский уже поздним вечером, бежал рысцой в наступающих сумерках, благо на севере вечера затяжные. Конечно же, меня оставили на ночлег, утром я купил у хозяйки домашний творог и поспешил в старинный Пудож.
Маленький и почти сплошь деревянный Пудож расположен на возвышенном правом берегу Водлы. Он понравился мне видами на извивы реки и таёжные дали. Интересно, что эта глухомань и Пудож времён НЭПа описаны в известном романе Евгения Рысса «Шестеро вышли в путь». Пудож прячется в лесах наименее обжитой части Онежского региона – восточной. От него сто километров до Вытегры, самого ближнего города, находящегося к югу. На востоке – полторы сотни километров до древнего Каргополя. К северу от Пудожа расстилаются огромные пространства дикой тайги с Водлозёрским национальным парком. А на северо-западе ближайший населённый пункт городского типа – Повенец, до него тоже сто пятьдесят километров. Вот по этой дороге через малонаселённые пространства и предстояло ехать дальше.
Сначала мне удалось остановить машинку до Авдеева, ближайшего села в 37 километрах, что находится на озере Купецком. Освежившись в озере, благо с погодой мне везло, я устремился дальше и снова поймал везение. До Повенца и дальше – в Пиндуши меня подвёз местный житель, в дороге мы разговорились и, узнав о моих приключениях и дальнейших планах, он предложил мне ночёвку у себя дома, чему я порадовался и незамедлительно согласился.
Тут хочется рассказать о малоприметном сейчас Повенце. В его окрестностях находится большое скопление археологических памятников, среди которых встречаются и стоянки эпохи мезолита. Русское население пришло сюда в начале XV века. В 1563 году Повенец впервые упоминается в Писцовой книге Заонежских погостов, вскоре через него стала пролегать «тропа богомольцев» к Соловецкому монастырю. Некоторое время эти земли были захвачены шведами. В 1702 году к Повенцу протянули водно-волоковый путь – «Осудареву дорогу» (её описывал Пришвин в одноимённом романе), по ней за восемь дней были доставлены и спущены в Онежское озеро военные корабли, которые в дальнейшем по Свири дошли до Ладоги и помогли взятию шведских крепостей Кексгольм и Нотебург (сейчас – Приозёрск и Орешек). В 1703 году Пётр I основал в Повенце чугунолитейный завод, работающий на местной руде и просуществовавший до 1736 года. В 19 веке Повенец был местом ссылки. С мая 1919 года по февраль 1920 года был оккупирован англичанами и американцами, был административным центром белой Олонецкой губернии, а уже в 1931 – 1933 годах стал центром строительства Беломорско-Балтийского канала. Во время Великой Отечественной войны, когда финны захватили расположенный поблизости Медвежьегорск, отступающие красноармейцы взорвали плотину и поток, хлынувший из водохранилища, смыл строения и гидросооружения Повенца. На восточный берег канала неприятель так и не прошёл. После войны посёлок отстроили заново, его населяло почти пять тысяч жителей. Сейчас в Повенце нет и двух тысяч, население продолжает стремительно убывать... В соседнем Медвежьегорске население тоже уменьшилось с 20 до 14 тысяч. Какой поток смыл людей отсюда?
Наутро человек, пустивший меня к себе на ночлег, предложил мне поехать с его друзьями на дачу под Медвежьегорск, в какие-то невероятно красивые места. Но мне хотелось сначала осмотреть Медвежьегорск и мы договорились, что я с утра пораньше поеду туда изучать город, а к полудню мы встретимся напротив музея, где меня и подберут в красивые места. Свою медвежьегорскую программу я выполнил, и в назначенный час стал терпеливо ждать… Проходит полчаса. Проходит час… Так и не дождался. Непредсказуемость – одна из изюминок таинственной русской души. Прекрасное средство для вымывания из мозгов загадочных недоразумений – купание в онежских волнах на северной оконечности озера, что я себе и устроил. Освежившись и порадовавшись за людей, видимо уже добравшихся до невероятно красивых мест, я устремился в другую сторону – к югу. Медвежьегорск был самым северным пунктом маршрута.
Северный и западный берега Онежского озера изрезаны продолговатыми заливами или, как их тут называют, губами. Система заливов, переходящих из одного в другой – Малое Онего, Заонежский и Повенецкий – крупнейшая, общей длиной в полторы сотни километров. Есть ещё Великая, Большая Лижемская, Уницкая и Кондопожская губы, десятки мелких заливов и несметное количество вытянутых с юго-востока на северо-запад озёр. Вид сверху на всю эту часть Прионежья поражает – как будто огромный кот точил свои когти о гранитные берега. На самом деле это пропахал землю ледник во времена великого оледенения. В этих краях находятся знаменитые Кижи, водопад Кивач, города Петрозаводск и Кондопога.
Пробыв в Медвежьегорске часов пять (половину времени я ждал обещанной экскурсии в невероятно красивые места и торчал на выезде из города), наконец-то поймал машину в сторону Кондопоги. Больше полусотни километров шла абсолютная ненаселёнка – до самого Пальеозера и Сундозера. Потом начали попадаться редкие своротки к дачам, сараям и баракам, а недалеко от Гирвасской развилки промелькнула дорожка к пионерскому лагерю. Не доехав двадцати километров до Кондопоги, я соскочил возле указателя на Кивач. Посещение водопада входило в обязательную программу путешествия. До самого заповедника я топал 8 километров. С десяток машин пронеслось мимо меня, но никто не подкинул. Я пытался критически осмотреть себя и удивлялся: на беглого каторжника не похож, рогов на голове нет, из кармана рогатка не торчит. Наверное, это проезжали оголтелые туристы – торопились сделать селфи на фоне водопада, пока не начало темнеть.
В заповеднике сразу поняли цель моего визита и пристроили меня на постой в семью сотрудников, а те, в свою очередь, повели меня в гости к своей одинокой подруге. Как потом выяснилось, это были смотрины – залётного художника решили задержать здесь надолго (вероятно, на всю жизнь). Но мой мозг, одурманенный красотами заповедника, соображать в заданном направлении отказывался – я нарисовал портрет дочки этой одинокой подруги и сбежал писать портрет водопада. На следующий день я снова писал Кивач. Ко мне подходили немецкие туристы и хотели купить картинку с водопадом, но я им отказал – пусть знают, что пока не всё в России продаётся! Позднее эта картина экспонировалась на многих выставках. Посещение Кивача оказалось настолько замечательным, что задержись здесь ещё на пару дней – мне точно захотелось бы здесь поселиться!
Следующий пункт путешествия – Кондопога. Город имеет сложные очертания и раскидан по районам на перемычке между Онежским озером и Нигозером, которые соединяются каналом. Есть там еще Большое Ровкозеро и Малое Ровкозеро. Есть большой целлюлозно-бумажный комбинат, построенный в советские годы. Центральный район удивил меня своей обшарпанностью и наличием заброшенных зданий с выбитыми окнами. Но приехал я туда не затем, чтобы фотографировать разруху. Мне хотелось увидеть старинную деревянную Успенскую церковь. Шёл я до церкви через город долго – почти час, и увидел её с вершины скалистого холма, поросшего соснами и рябиной. Высокая церковь обрисовывалась на фоне озера, а зелень растительности вокруг разбивали покосившиеся и полуразвалившиеся сараи и убогие старые домики. Не будь в этой части Кондопоги замечательного памятника деревянного зодчества, впечатление от города сложилось бы совсем унылое. Церковь я обошёл со всех сторон. А на её крыльце произошла трогательная встреча с человеком. Мужчина лет тридцати с запоминающимся скуластым лицом, в котором было что-то от викингов, смотрел в дали Онежского озера. Опираясь на поручни крыльца, он поделился со мной переживаниями о неудавшейся личной жизни. К храму он пришёл за духовной поддержкой. Теперь пепелище не только у него в душе, но и на месте храма – Успенскую церковь так «бережно» сохраняли, что она недавно сгорела. У наших властей нет цели охранять памятники северной старины, зато появилась цель открыть на Русском Севере, в Шиесе, крупнейшую помойку. Видимо высокопоставленные деятели мечтают, что наторговав дармовым лесом и продав под свалку чужую землю, они обеспечат себе и своим детям сытую беззаботную жизнь… Помнится, хранитель фондов в Новосибирском музее архитектуры устроил мне интереснейшую экскурсию, потом в нашем разговоре он коснулся вечной темы: «меня удивляет цель жизни некоторых людей, они мечтают о постоянном источнике дохода, чтобы ничего не делать и наедать большой живот».
Из Кондопоги я отправился прямиком в Петрозаводск. Конечно, этот административный центр оставляет самое приятное впечатление – украшенная парковой скульптурой уютная набережная, свежевыкрашенные здания, цветники, замечательные музеи… Но поздним вечером того же дня отечественные контрасты вновь ударили по глазам, теперь уже в провинциальном Олонце. Та же самая история: беднота, запустение, убыль населения на треть – с 12 до 8 тысяч. Даже фотоаппарат в Олонце почти не просился из чехла.
Из Олонца я устремился в старинное село Видлица, находящееся на побережье Ладоги. Туда меня подвёз коренной житель почтительного возраста, от него мне посчастливилось услышать живую карельскую речь. Карельская молодёжь забывает родной язык, перейдя на русский. А сто лет назад в Видлицком районе жили почти одни карелы.
На пустынном пляже под Видлицей я провёл два беззаботных часа, наполненных счастьем созерцания. Ветер с Ладоги нагонял пенящиеся на красноватом песке невысокие волны, полоса низкого берега сменялась песчаными склонами, заросшими соснами – совсем как на солнечных картинах Ивана Шишкина, написанных под Сестрорецком. А ещё через два часа я дивился в посёлке Салми полуразрушенной церковью Николая Чудотворца, построенной в 1826 году. Развалины находились на холме, тут же я обнаружил заросшие окопы. Видимо, храм разрушен во время войны. Так и не кому его восстановить. Да и возможно ли это, если посёлок вымирает?! За последние шестьдесят лет его население уменьшилось в два с лишним раза.
С перекладными, проскочив из-за начавшегося дождя Питкяранту, я доехал к вечеру того же дня до деревни Рауталахти, находящейся на северном берегу Ладоги. Мне понравились покрытые мхом красные скалы при въезде в деревню, и я решил здесь остановиться. Искупался, привёл себя в порядок и отправился в Рауталахти искать ночлег. Тут меня постигло разочарование – прошёл половину деревни, общался с людьми – результат нулевой. Наконец, одинокая бабулька пустила меня на сеновал, с опаской осведомившись, не курю ли я и не спалю ли ей сарай. Отделённая деревянной загородкой от меня, всю ночь блаженствовала корова, пожёвывая ароматное сено.
Моё же блаженство продолжилось на следующий день, когда я прогулялся несколько километров до селения Кирьявалахти, которое почему-то значится посёлком. Видимо, это самый маленький посёлок во вселенной – когда я там был, его население по официальным данным составляло 4 человека, к 2013 году оно уменьшилось до одного человека, а сколько там живёт сейчас, даже боюсь предположить. Здесь самая северная точка Ладоги. Над Кирьявалахти возвышаются скалы, с которых открываются чудесные виды на Ладожские шхеры – многочисленные острова. Хорошо, я не знал, что в пяти километрах к северу от Кирьявалахти, между вытянутым озером Хауккаярви и ещё более вытянутым озером Питкяярви возвышается скальный массив «горы Пётсёвара», а то обязательно бы провёл ещё один день там, что изменило бы весь ход дальнейшего путешествия. Если уж мы упомянули этот крохотный хребет четырёх километров длиной, то следует добавить, что он имеет высочайшую точку Северного Приладожья – 187 метров над уровнем моря. Но я стремился в другое место – селение Рускеала, что находится в двадцати пяти километрах к северо-западу от северной оконечности Ладоги и в десяти километрах от границы с Финляндией. На Рускеальских водопадах в 1972 году снимали памятные всем эпизоды фильма «А зори здесь тихие…» Мне удалось съездить туда и к вечеру вернуться обратно.
Почему вернулся? Ещё одна достопримечательность Кирьявалахти не давала мне покоя – дом отдыха композиторов. Про него мне рассказывали, что сюда приезжала Александра Пахмутова! Значит, оказавшийся здесь любой здравомыслящий любитель музыки постарается хотя бы посмотреть на этот замечательный объект, не говоря уж о стихийно возникшем желании тоже облагодетельствовать сие священное место своим пребыванием. Видимо мой восторг от Приладожья передался сторожу базы отдыха, он, одобрив цели моей поездки, разрешил мне поселиться на ночь в маленьком домике. Даже не буду пытаться описать свои эмоции от ночёвки, любой из моих друзей музыкантов обязательно вышел бы здесь из творческого ступора! И что удивительно – строчки этих воспоминаний я писал в тот день, когда Александра Николаевна Пахмутова отмечала своё 90-летие!
Утром следующего дня я был уже в Сортавале, до которой было рукой подать – всего 15 километров. После Выборга Сортавала интереснейший из всех бывших финских городов, отошедших к России в результате Советско-финской войны. Конечно, этот город был бы куда интереснее, останься он в составе Финляндии. Для того, чтобы понять большую разницу между тем, как живут люди по обе стороны российско-финской границы, даже не надо читать статьи, слушать лекции или самому ехать туда. Достаточно беглого взгляда на топографическую карту приграничных территорий. Поинтересуйтесь, будете удивлены.
Демография Сортавалы не настолько катастрофична в сравнении с другими городами Карелии – её население сократилось за последние тридцать лет всего на четыре тысячи человек (столько в Сортавале жило сто лет назад). Это сокращение не наполовину – как в Беломорске и Кеми, не на треть – как в Лахденпохья, а всего лишь на пятую часть. Видимо на относительную благополучность города влияет близость Финляндии и Петербурга, хотя в последнем я не уверен… Сортавала на протяжении пяти сотни лет своего существования была то русским городом, то шведским, потом финским, затем советским, снова финским, опять советским и, наконец – российским. Конечно, такая богатая история отразилось в её архитектуре. Гарантирую, что если окажетесь в Сортавале, то два - три десятка зданий обязательно сфотографируете. Отдельная тема – деревянные дома с резьбой, башенками, колоннами и прочими красивостями. В одном из таких домов (бывшей ратуше) расположена городская библиотека. Обязательно загляните туда и не забудьте полюбоваться оригинальными потолками. Но ещё больший восторг получите, если полюбуетесь на Сортавалу с горы Кухавуори в городском парке Ваккосалми. Да и сама гора живописна: тут и там на ней встречаются выходы скал – то ступенчатые, то сглаженные наподобие черепашьего панциря, а между камнями растут отдельно и компаниями причудливые сосны, разлапистые и высокие ели, трепещущие на ветру берёзки, рябины, и разные другие деревья и кусты. Можно представить, как там красиво золотой осенью! По Сортавале я беспрерывно ходил шесть часов и остался бы там ещё, если бы время не поджимало – неминуемо приближался конец лета и начало учебного года, надо было экономить время для других красот и встреч с новыми людьми…
Ближе к вечеру я выдвинулся на выезд и уже через полтора часа был в двадцати километрах от города – в деревне Реускула, на берегу небольшого по карельским меркам озера Ахвенъярви. Казалось бы – ну, озеро, таких в Карелии сотни и даже тысячи. Но попробовав его описать с ходу, я понял, что это совсем не просто – настолько оно причудливо своими очертаниями. Глядя на карту озера можно фантазировать сколько угодно. Мне представилась ползущая улитка с большой головой, рожками и крохотной раковиной на спине. Можно и так описать: деформированный особым взглядом Сальвадора Дали прямоугольный равнобедренный треугольник с трёхкилометровой гипотенузой. Или так: озеро с двумя островками, одним большим и одним маленьким полуостровами, несколькими выступающими мысами и четырьмя бухтами. Иными словами, пока сам не увидишь – не поймёшь. У этого озера есть интересная особенность: находясь в любой точке побережья невозможно понять его размеры и форму, поскольку остальные части скрыты лесом или изгибами высоких и местами скалистых берегов. Гуляющий вокруг озера художник схватится за голову от разнообразия композиций. Чтобы не сходить с ума, я отправился дальше и, минуя озеро Кортеланъярви (очертаниями оно походит на валяющегося динозавра) через час был в городе Лахденпохья.
До выхода в открытое Ладожское озеро двенадцать километров от города, сам он находится у берегов Якимварского залива, пройдя который и преодолев по Ладоге ещё два раза по столько, можно попасть на Валаам. Над Лахденпохья возвышается гора, аналогичная Кухавуори в Сортавале, поэтому не буду расточать эмоции на её описание. Несмотря на моросящий дождик и наступающие сумерки, я сфотографировал с горы много красивых видов и отправился искать ночлег. Заглянул во Дворец культуры (вскоре после моего визита ДК закрыли, и местные жители разгромили здание до аварийного состояния). Там проходила выставка лепных картин и поделок из природных материалов художницы Галины Михайловой. Её работы излучали доброту и позитивное отношение к жизни. Женщина, дежурившая в ДК, тоже была добра. Она напоила меня чаем и разрешила остаться с ночёвкой, расположившись в фойе на креслах. Даже одеяло мне принесла! Мой сон охраняли водружённые на стену двое бородатых и босых мужичков, вырезанных из дерева в полный рост. Они походили на добродушных троллей. Рядом с этим произведением искусства на информационном стенде были вывешены правила поведения на дискотеке, где объявлялось, что за их исполнение (не курить, не проносить алкоголь и т.п.) администрация имеет право поощрить клиента. Возможно, в закрытом позднее заведении перебили окна, выломали двери и учинили вандализм должным образом не поощрённые клиенты.
Помимо природных красот и творчества народных умельцев меня заинтересовали в городе развалины лютеранской кирхи. Церковь была построена в 1850 году и в советские времена, разумеется, закрыта. Какое-то время её использовали как лагерь для военнопленных финнов, потом там было общежитие и, наконец, вещевой склад. Если учесть, как у нас порой относятся к населению, то такая трансформация вполне логична. В 1977 году склад сгорел. Недавно Финляндия помогла консервировать стены церкви – они отмыты и вполне фотогеничны, можно погулять по траве внутри кирхи, любуясь небом над головой. Теперь Лахденпохья может гордиться наличием памятника архитектуры прошлых веков.
Преодолев с перекладными 40 километров, через два часа я прибыл в маленький посёлок Куркиёки с населением меньше тысячи человек. По карте я определил, что на пути в Приозёрск, это будет последний карельский пункт, где можно не удаляясь от трассы увидеть ещё один из многочисленных заливов, формирующих ладожские шхеры. В Куркиёки я ничуть не разочаровался: поднявшись на невысокий бугор с открытой скалистой вершиной, начал фотографировать направо и налево. Представьте себе картину: обрамлённый лесистыми холмами длинный извилистый залив с островами, ярко-зелёная долина с раскиданными по ней домиками, живописные ели и сосны, многие из которых смотрятся как произведение искусства, несколько овальных скалистых бугров – бараньих лбов, с каждого из которых открывается своя панорама. Жить тут и не быть художником трудно! В любом случае красота места должна отражаться на жизни людей. Когда я поинтересовался историей посёлка, был удивлён. Столь живописное и мало кому известное место заселено людьми больше тысячи лет. А среди уроженцев Куркиёки – второй президент Финляндии Лаури Кристиан Реландер, трёхкратный олимпийский чемпион и трёхкратный чемпион мира лыжник Вейкко Хакулинен, общественный деятель и писательница Александра Грипенберг, известный органист и пианист Тауно Эйкяа, писатель Элиэль Йоханнес Вартиайнен, актёр Матти Дальберг, здесь учились и работали писатель Людвиг Мунстерхельм, биолог и выдающийся знаток лишайников Вели Рясанен. Все они были финнами и работали во благо своего малочисленного народа. Куркиёки в составе СССР и России тоже дали нам знаменитость – чемпиона Европы и России по академической гребле Владислава Рябцева. Выводы делайте сами.
Из Карелии я выехал «с ветерком» – от Куркиёки до Приозёрска меня вёз лихач, в нарушение всех правил движения мы мчались по карельским серпантинам со скоростью 120. Водитель посматривал на меня с хитрецой:
– Не боишься? Обычно здесь женщины визжат во всё горло.
– А чего бояться? Я Вам доверяю. Вы же специалист своего дела… Не гонщик случайно?
– Угадал! Я организую соревнования.
На всякий случай я записал его контакт, вдруг получится ещё раз погонять с ним по Карелии. Была бы цель поставлена!
Однажды из Карелии мне пришло увесистое письмо в бумажном конверте – писал художник Валерий Скоропей, он прислал мне толстую пачку фотографий с видами Кондопоги, Ладожского озера, штормов, северных валунов и замшелых деревьев. Я был тронут таким душевным письмом с Севера. Стыдно, не уверен, что вовремя на него ответил, а когда недавно пробовал ещё раз позвонить Валерию по телефону, он не отвечал – мой номер поменялся, возможно – его тоже.
Поездка по Северу оказалась плодотворной: несколько десятков фотографий опубликованы в Национальном атласе России, а на каких выставках побывали и где сейчас находятся картинки – всего и не вспомнить. Только является ли вся эта суета достойной целью, если забываешь вовремя отвечать на душевные письма с Севера?
2019
Сейчас модно рассуждать о разных параллельных мирах. Клиффорд Саймак придумал свои параллельные миры больше полувека назад. А задолго до этого фонтанировали воображением карелы, финны и саамы, наблюдая чудеса с годовым ходом солнца. Видимо это помогло появлению на свет эпосу Калевала. Погружаешься в него, как ещё в один параллельный мир – красивый своей суровостью. Карелия богата тем, чего не хватает обжитому и комфортному центру России, в ней есть дикие непроходимые леса, огромные страшные болота, массивные гранитные скалы и ледниковые моренные валуны, есть и море – штормовое, с волнами высотою до шести метров и полгода покрытое льдом. А величайшие карельские озёра сами похожи на моря.
Уроженец Русского Севера Фёдор Абрамов писал: «Не осознаёт ли природа опасность безделья, сытости раньше человека? За дикостью, за вольностью летят птицы на север. И там же вынашивают своих детёнышей. Чтобы всегда тосковали по своей малой родине. Чтобы не забывали её. Иначе это в конечном счёте может окончиться ожирением, исчезновением рода…»
У меня есть ощущение, что тосковать по северу я начал ещё до того, как побывал там. Видимо впервые притяжение севера испытал ещё в детстве – после прочтения повести Юрия Коринца «В белую ночь у костра». Книжка с описанием северных приключений мальчика Миши и его героического дяди настолько меня впечатлила, что со временем своему лучшему другу подарил такое же издание. Потом ещё были прочитаны «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева, «Северная повесть» и «Судьба Шарля Лонсевиля» Константина Паустовского, «За волшебным колобком» Михаила Пришвина, книги Бориса Житкова, Юрия Казакова, Василия Белова, Виктора Конецкого… Среди авторов произведений о севере трудно найти легковесных писак.
Неспроста в Карелию стремятся разного рода экстремалы – ради скалолазания, сплава по категорийным рекам с порогами и водопадами, ради встречи с дикими животными. Едут туда и желающие уединиться в труднодоступных местах – например, на необитаемых островах многочисленных озёр или Белого моря. Мало кто знает, но в преимущественно невысокой Карелии есть даже горный хребет – Маанселькя. Протягивается он с северо-запада из Финляндии (где имеет максимальную высоту 718 метров) на юго-восток в Карельскую лесотундру, у нас он возвышается до отметки 576 метров. Ещё в труднодоступной северо-западной части Карелии есть уникальное озеро Паанаярви – оно самое глубокое во всей Фенноскандии – до 128 метров. Паанаярви, как и Байкал, по происхождению – тектоническое, оно тоже проточное – из него вытекает река Оланга. Паанаярви обрамлено высокими берегами с крутыми скалами и очень вытянуто – его длина 24 километра при максимальной ширине 1200 м. Это озеро насыщенностью кислородом придонной части не имеет себе равных. А зимой над озером скапливается стекающий с гор холодный воздух, там градусник может показать почти на 20 градусов ниже, чем в окрестностях. Вообще-то описывать многочисленные чудеса Карелии можно долго. Любой, кто захочет поинтересоваться этой темой в библиотеке или заглянет в Интернет, будет удивлён.
В конце июля 2005 года я задумал совершить продолжительное путешествие именно на север – в сторону Карелии. Удалось за месяц преодолеть с перекладными три тысячи километров – вокруг Онежского и Ладожского озёр. Сначала посетил старинные города востока Тверской области – Кимры, Калязин, Кашин, Бежецк, Красный Холм, Весьегонск. Затем попал в Устюжну и Череповец, изучил Вологду, побывал в Ферапонтове, Кирилло-Белозёрском монастыре, Горицах и Белозёрске. Наконец добрался до юго-восточного берега Онежского озера в самой северной части Вологодчины. Там меня поразила уединённость и живописность деревеньки Ольково на Андомской горе. Последние деревенские жители, а их на тот момент можно было по пальцам пересчитать, тут же пристроили меня на ночлег и даже предлагали задержаться у них и пожить. Я и задержался на пару дней – рисовал людей, писал их разваливающиеся невечные домики и вечную природную красоту. На озере случаются шторма, высокие волны подмывают обрыв, наступающий на остатки деревни. Со временем Ольково исчезнет, брёвна её опустевших домов упадут к Онежскому берегу и, может быть, некоторые из них далеко снесёт волнами. В какие места и какие волны уносят обитателей этого прекрасного уголка России?
В то путешествие я не взял с собой палатку и спальные принадлежности – решил проверить, можно ли без них выживать на севере, рассчитывал найти ночлег с помощью местных жителей. Конечно, были общения с людьми самыми разными – встречались не только отзывчивые и открытые, но и недоверчивые, даже пугливые. Видимо, пуглив и недоверчив тот, кто не имеет большой цели.
У людей, основавших Ольково, цель была. Они даже церковь себе поставили, правда потомки её обезглавили и использовали как хозяйственную постройку, так она сейчас и гниёт – без окон и дверей. Деятели, распорядившиеся превратить церковь в складскую постройку, тоже имели свою цель. Теперь же заброшенное строение зарастает травой и лишайниками – показывает, чего стоят наши современные цели. Долгой остановки в раздумьях над смыслами и целями не получится – природа обнулит наши прежние достижения… Как онежские волны смоют заброшенную деревню.
С подобными мыслями, покинув Ольково вечером второго дня, я добрался до села Андомский Погост, а там стоял на трассе и до самой ночи безуспешно ловил транспорт на Пудож. Никто из проезжающих мне не остановился, зато появилась возможность поразмышлять о жизненных целях уже в стоге сена, куда я забрался, преследуемый холодом и комарами. Долго расслабляться в сене не получилось: утренний холодный туман разбудил меня чуть свет и заставил скорее шевелиться. Пришлось двигать дальше к намеченной цели, а по пути снова шевелить мозгами. Похоже, это пошло на пользу – картины, написанные с этюдов в Олькове, вышли удачными и прижились в МГУ.
Пройдя пешком пару километров, я оказался на переезде через узкоколейку, где удалось остановить машину…
Утром 8 августа я попал в Карелию! С пересадкой около Пудожа доехал до посёлка Шальский, моей ближайшей цели. Шальский, находящийся на реке Водле у впадения её в Онежское озеро, знаменит древними петроглифами возраста около 5 тысяч лет, высеченными на береговых скалах – «бараньих лбах». Ещё он известен своей историей – в стародавние времена это был единственный порт, из которого можно было попасть на другой берег Онежского озера. Грузовой участок порта работает до сих пор, через него вывозят лес и добываемый здесь камень. Водла в районе Шальского широкая – три сотни метров, моста через неё не построили, люди переправляются (например, в школу) на пароме или лодках. Чтобы попасть на правобережную часть Шалы, я договорился с местными мужиками, они за небольшую плату (в пределах стоимости поллитровки пива) перевезли меня на вёсельной лодке в посёлок Стеклянное. Там, в устье Водлы находится живописный полуостров с невысокими округлыми скалами, плавно уходящими в воду и образующими многочисленные бухточки с островками. На сглаженных водой камнях можно найти петроглифы. Дорогу к ним я спросил у местного парнишки лет десяти. Видимо ему нечем было заняться, он привязался ко мне и не оставлял ни на шаг, куда бы я не пошёл. Я прыгаю по камням – он тоже, я решил искупаться – и он лезет в воду, так и ходил повсюду за мной – не заскучаешь! До петроглифов я не добрался, зато от души наснимал береговых красот! Потом парнишка решил привести меня к себе домой, мы дошли обратно на пристань, где была пришвартована его лодка, на ней и вернулись назад в Шальский.
Оставаться в Шальском не входило в мои планы – надо было скорее отправляться на мыс Бесов нос. А это в двадцати двух километрах пути на юг, там сконцентрированы главные местные петроглифы. Мы дождались взрослых, родители мальчика мне рассказали, как идти на мыс и где там по пути находятся рыбацкие избушки, в которых можно переночевать. Что-то из своей поклажи – книжки и картины мне разрешили оставить до следующего дня.
Уже под вечер я покинул Шальский и скорее двинул вдоль берега озера на юг. Вот это был поход! Чтобы на следующий день не сильно поздно вернуться и заночевать в Шальском, надо было преодолеть марафонскую дистанцию – сорок с лишним километров, и по дороге форсировать вброд небольшую реку. Сначала маршрут проходил вдоль длинного песчаного пляжа, потом берег местами поднимался, становился скалистым и был изрезан небольшими бухтами, временами приходилось прыгать по гладким камням, где-то перелезать через сосновый валежник под песчаными обрывами. На небольшом расстоянии от озера была протоптана лесная тропа, но интереснее было пробираться вдоль самого берега. Ветерок с озера сдувал комаров. Вообще в конце лета комары уже не представляют такого бедствия, как в начале. В рассказах друзей о Карелии помню их ужас от обилия кровососов, но меня на этот раз сие испытание миновало – правильно выбрал сезон.
Про ночёвку мне сказали, что по пути попадутся избушки рыбаков, среди которых некоторые не закрываются на замок. Такую избушку я и нашёл. Ночью пришёл рыбак, накинул на меня какую-то куртку, чтоб не замёрз, и залёг спать на соседней скамейке. Утром мы с ним позавтракали, и я поспешил дальше к своей цели. Сколько по дороге было красоты – не передать. Особенно впечатлили сглаженные пальцы скал, уходящие в прозрачную воду озера. Аккумулятор фотоаппарата сел до нуля. Что удивительно – на последнем кадре был запечатлен самый известный петроглиф, (прозванный бесом) с православным крестом впритык. Крест высекли монахи расположенного неподалёку Муромского монастыря, так они решили нейтрализовать бесовскую силу. Кто бы высек крест на здании нашей госдумы?
Стартовав назад в половине пятого дня, я вернулся в Шальский уже поздним вечером, бежал рысцой в наступающих сумерках, благо на севере вечера затяжные. Конечно же, меня оставили на ночлег, утром я купил у хозяйки домашний творог и поспешил в старинный Пудож.
Маленький и почти сплошь деревянный Пудож расположен на возвышенном правом берегу Водлы. Он понравился мне видами на извивы реки и таёжные дали. Интересно, что эта глухомань и Пудож времён НЭПа описаны в известном романе Евгения Рысса «Шестеро вышли в путь». Пудож прячется в лесах наименее обжитой части Онежского региона – восточной. От него сто километров до Вытегры, самого ближнего города, находящегося к югу. На востоке – полторы сотни километров до древнего Каргополя. К северу от Пудожа расстилаются огромные пространства дикой тайги с Водлозёрским национальным парком. А на северо-западе ближайший населённый пункт городского типа – Повенец, до него тоже сто пятьдесят километров. Вот по этой дороге через малонаселённые пространства и предстояло ехать дальше.
Сначала мне удалось остановить машинку до Авдеева, ближайшего села в 37 километрах, что находится на озере Купецком. Освежившись в озере, благо с погодой мне везло, я устремился дальше и снова поймал везение. До Повенца и дальше – в Пиндуши меня подвёз местный житель, в дороге мы разговорились и, узнав о моих приключениях и дальнейших планах, он предложил мне ночёвку у себя дома, чему я порадовался и незамедлительно согласился.
Тут хочется рассказать о малоприметном сейчас Повенце. В его окрестностях находится большое скопление археологических памятников, среди которых встречаются и стоянки эпохи мезолита. Русское население пришло сюда в начале XV века. В 1563 году Повенец впервые упоминается в Писцовой книге Заонежских погостов, вскоре через него стала пролегать «тропа богомольцев» к Соловецкому монастырю. Некоторое время эти земли были захвачены шведами. В 1702 году к Повенцу протянули водно-волоковый путь – «Осудареву дорогу» (её описывал Пришвин в одноимённом романе), по ней за восемь дней были доставлены и спущены в Онежское озеро военные корабли, которые в дальнейшем по Свири дошли до Ладоги и помогли взятию шведских крепостей Кексгольм и Нотебург (сейчас – Приозёрск и Орешек). В 1703 году Пётр I основал в Повенце чугунолитейный завод, работающий на местной руде и просуществовавший до 1736 года. В 19 веке Повенец был местом ссылки. С мая 1919 года по февраль 1920 года был оккупирован англичанами и американцами, был административным центром белой Олонецкой губернии, а уже в 1931 – 1933 годах стал центром строительства Беломорско-Балтийского канала. Во время Великой Отечественной войны, когда финны захватили расположенный поблизости Медвежьегорск, отступающие красноармейцы взорвали плотину и поток, хлынувший из водохранилища, смыл строения и гидросооружения Повенца. На восточный берег канала неприятель так и не прошёл. После войны посёлок отстроили заново, его населяло почти пять тысяч жителей. Сейчас в Повенце нет и двух тысяч, население продолжает стремительно убывать... В соседнем Медвежьегорске население тоже уменьшилось с 20 до 14 тысяч. Какой поток смыл людей отсюда?
Наутро человек, пустивший меня к себе на ночлег, предложил мне поехать с его друзьями на дачу под Медвежьегорск, в какие-то невероятно красивые места. Но мне хотелось сначала осмотреть Медвежьегорск и мы договорились, что я с утра пораньше поеду туда изучать город, а к полудню мы встретимся напротив музея, где меня и подберут в красивые места. Свою медвежьегорскую программу я выполнил, и в назначенный час стал терпеливо ждать… Проходит полчаса. Проходит час… Так и не дождался. Непредсказуемость – одна из изюминок таинственной русской души. Прекрасное средство для вымывания из мозгов загадочных недоразумений – купание в онежских волнах на северной оконечности озера, что я себе и устроил. Освежившись и порадовавшись за людей, видимо уже добравшихся до невероятно красивых мест, я устремился в другую сторону – к югу. Медвежьегорск был самым северным пунктом маршрута.
Северный и западный берега Онежского озера изрезаны продолговатыми заливами или, как их тут называют, губами. Система заливов, переходящих из одного в другой – Малое Онего, Заонежский и Повенецкий – крупнейшая, общей длиной в полторы сотни километров. Есть ещё Великая, Большая Лижемская, Уницкая и Кондопожская губы, десятки мелких заливов и несметное количество вытянутых с юго-востока на северо-запад озёр. Вид сверху на всю эту часть Прионежья поражает – как будто огромный кот точил свои когти о гранитные берега. На самом деле это пропахал землю ледник во времена великого оледенения. В этих краях находятся знаменитые Кижи, водопад Кивач, города Петрозаводск и Кондопога.
Пробыв в Медвежьегорске часов пять (половину времени я ждал обещанной экскурсии в невероятно красивые места и торчал на выезде из города), наконец-то поймал машину в сторону Кондопоги. Больше полусотни километров шла абсолютная ненаселёнка – до самого Пальеозера и Сундозера. Потом начали попадаться редкие своротки к дачам, сараям и баракам, а недалеко от Гирвасской развилки промелькнула дорожка к пионерскому лагерю. Не доехав двадцати километров до Кондопоги, я соскочил возле указателя на Кивач. Посещение водопада входило в обязательную программу путешествия. До самого заповедника я топал 8 километров. С десяток машин пронеслось мимо меня, но никто не подкинул. Я пытался критически осмотреть себя и удивлялся: на беглого каторжника не похож, рогов на голове нет, из кармана рогатка не торчит. Наверное, это проезжали оголтелые туристы – торопились сделать селфи на фоне водопада, пока не начало темнеть.
В заповеднике сразу поняли цель моего визита и пристроили меня на постой в семью сотрудников, а те, в свою очередь, повели меня в гости к своей одинокой подруге. Как потом выяснилось, это были смотрины – залётного художника решили задержать здесь надолго (вероятно, на всю жизнь). Но мой мозг, одурманенный красотами заповедника, соображать в заданном направлении отказывался – я нарисовал портрет дочки этой одинокой подруги и сбежал писать портрет водопада. На следующий день я снова писал Кивач. Ко мне подходили немецкие туристы и хотели купить картинку с водопадом, но я им отказал – пусть знают, что пока не всё в России продаётся! Позднее эта картина экспонировалась на многих выставках. Посещение Кивача оказалось настолько замечательным, что задержись здесь ещё на пару дней – мне точно захотелось бы здесь поселиться!
Следующий пункт путешествия – Кондопога. Город имеет сложные очертания и раскидан по районам на перемычке между Онежским озером и Нигозером, которые соединяются каналом. Есть там еще Большое Ровкозеро и Малое Ровкозеро. Есть большой целлюлозно-бумажный комбинат, построенный в советские годы. Центральный район удивил меня своей обшарпанностью и наличием заброшенных зданий с выбитыми окнами. Но приехал я туда не затем, чтобы фотографировать разруху. Мне хотелось увидеть старинную деревянную Успенскую церковь. Шёл я до церкви через город долго – почти час, и увидел её с вершины скалистого холма, поросшего соснами и рябиной. Высокая церковь обрисовывалась на фоне озера, а зелень растительности вокруг разбивали покосившиеся и полуразвалившиеся сараи и убогие старые домики. Не будь в этой части Кондопоги замечательного памятника деревянного зодчества, впечатление от города сложилось бы совсем унылое. Церковь я обошёл со всех сторон. А на её крыльце произошла трогательная встреча с человеком. Мужчина лет тридцати с запоминающимся скуластым лицом, в котором было что-то от викингов, смотрел в дали Онежского озера. Опираясь на поручни крыльца, он поделился со мной переживаниями о неудавшейся личной жизни. К храму он пришёл за духовной поддержкой. Теперь пепелище не только у него в душе, но и на месте храма – Успенскую церковь так «бережно» сохраняли, что она недавно сгорела. У наших властей нет цели охранять памятники северной старины, зато появилась цель открыть на Русском Севере, в Шиесе, крупнейшую помойку. Видимо высокопоставленные деятели мечтают, что наторговав дармовым лесом и продав под свалку чужую землю, они обеспечат себе и своим детям сытую беззаботную жизнь… Помнится, хранитель фондов в Новосибирском музее архитектуры устроил мне интереснейшую экскурсию, потом в нашем разговоре он коснулся вечной темы: «меня удивляет цель жизни некоторых людей, они мечтают о постоянном источнике дохода, чтобы ничего не делать и наедать большой живот».
Из Кондопоги я отправился прямиком в Петрозаводск. Конечно, этот административный центр оставляет самое приятное впечатление – украшенная парковой скульптурой уютная набережная, свежевыкрашенные здания, цветники, замечательные музеи… Но поздним вечером того же дня отечественные контрасты вновь ударили по глазам, теперь уже в провинциальном Олонце. Та же самая история: беднота, запустение, убыль населения на треть – с 12 до 8 тысяч. Даже фотоаппарат в Олонце почти не просился из чехла.
Из Олонца я устремился в старинное село Видлица, находящееся на побережье Ладоги. Туда меня подвёз коренной житель почтительного возраста, от него мне посчастливилось услышать живую карельскую речь. Карельская молодёжь забывает родной язык, перейдя на русский. А сто лет назад в Видлицком районе жили почти одни карелы.
На пустынном пляже под Видлицей я провёл два беззаботных часа, наполненных счастьем созерцания. Ветер с Ладоги нагонял пенящиеся на красноватом песке невысокие волны, полоса низкого берега сменялась песчаными склонами, заросшими соснами – совсем как на солнечных картинах Ивана Шишкина, написанных под Сестрорецком. А ещё через два часа я дивился в посёлке Салми полуразрушенной церковью Николая Чудотворца, построенной в 1826 году. Развалины находились на холме, тут же я обнаружил заросшие окопы. Видимо, храм разрушен во время войны. Так и не кому его восстановить. Да и возможно ли это, если посёлок вымирает?! За последние шестьдесят лет его население уменьшилось в два с лишним раза.
С перекладными, проскочив из-за начавшегося дождя Питкяранту, я доехал к вечеру того же дня до деревни Рауталахти, находящейся на северном берегу Ладоги. Мне понравились покрытые мхом красные скалы при въезде в деревню, и я решил здесь остановиться. Искупался, привёл себя в порядок и отправился в Рауталахти искать ночлег. Тут меня постигло разочарование – прошёл половину деревни, общался с людьми – результат нулевой. Наконец, одинокая бабулька пустила меня на сеновал, с опаской осведомившись, не курю ли я и не спалю ли ей сарай. Отделённая деревянной загородкой от меня, всю ночь блаженствовала корова, пожёвывая ароматное сено.
Моё же блаженство продолжилось на следующий день, когда я прогулялся несколько километров до селения Кирьявалахти, которое почему-то значится посёлком. Видимо, это самый маленький посёлок во вселенной – когда я там был, его население по официальным данным составляло 4 человека, к 2013 году оно уменьшилось до одного человека, а сколько там живёт сейчас, даже боюсь предположить. Здесь самая северная точка Ладоги. Над Кирьявалахти возвышаются скалы, с которых открываются чудесные виды на Ладожские шхеры – многочисленные острова. Хорошо, я не знал, что в пяти километрах к северу от Кирьявалахти, между вытянутым озером Хауккаярви и ещё более вытянутым озером Питкяярви возвышается скальный массив «горы Пётсёвара», а то обязательно бы провёл ещё один день там, что изменило бы весь ход дальнейшего путешествия. Если уж мы упомянули этот крохотный хребет четырёх километров длиной, то следует добавить, что он имеет высочайшую точку Северного Приладожья – 187 метров над уровнем моря. Но я стремился в другое место – селение Рускеала, что находится в двадцати пяти километрах к северо-западу от северной оконечности Ладоги и в десяти километрах от границы с Финляндией. На Рускеальских водопадах в 1972 году снимали памятные всем эпизоды фильма «А зори здесь тихие…» Мне удалось съездить туда и к вечеру вернуться обратно.
Почему вернулся? Ещё одна достопримечательность Кирьявалахти не давала мне покоя – дом отдыха композиторов. Про него мне рассказывали, что сюда приезжала Александра Пахмутова! Значит, оказавшийся здесь любой здравомыслящий любитель музыки постарается хотя бы посмотреть на этот замечательный объект, не говоря уж о стихийно возникшем желании тоже облагодетельствовать сие священное место своим пребыванием. Видимо мой восторг от Приладожья передался сторожу базы отдыха, он, одобрив цели моей поездки, разрешил мне поселиться на ночь в маленьком домике. Даже не буду пытаться описать свои эмоции от ночёвки, любой из моих друзей музыкантов обязательно вышел бы здесь из творческого ступора! И что удивительно – строчки этих воспоминаний я писал в тот день, когда Александра Николаевна Пахмутова отмечала своё 90-летие!
Утром следующего дня я был уже в Сортавале, до которой было рукой подать – всего 15 километров. После Выборга Сортавала интереснейший из всех бывших финских городов, отошедших к России в результате Советско-финской войны. Конечно, этот город был бы куда интереснее, останься он в составе Финляндии. Для того, чтобы понять большую разницу между тем, как живут люди по обе стороны российско-финской границы, даже не надо читать статьи, слушать лекции или самому ехать туда. Достаточно беглого взгляда на топографическую карту приграничных территорий. Поинтересуйтесь, будете удивлены.
Демография Сортавалы не настолько катастрофична в сравнении с другими городами Карелии – её население сократилось за последние тридцать лет всего на четыре тысячи человек (столько в Сортавале жило сто лет назад). Это сокращение не наполовину – как в Беломорске и Кеми, не на треть – как в Лахденпохья, а всего лишь на пятую часть. Видимо на относительную благополучность города влияет близость Финляндии и Петербурга, хотя в последнем я не уверен… Сортавала на протяжении пяти сотни лет своего существования была то русским городом, то шведским, потом финским, затем советским, снова финским, опять советским и, наконец – российским. Конечно, такая богатая история отразилось в её архитектуре. Гарантирую, что если окажетесь в Сортавале, то два - три десятка зданий обязательно сфотографируете. Отдельная тема – деревянные дома с резьбой, башенками, колоннами и прочими красивостями. В одном из таких домов (бывшей ратуше) расположена городская библиотека. Обязательно загляните туда и не забудьте полюбоваться оригинальными потолками. Но ещё больший восторг получите, если полюбуетесь на Сортавалу с горы Кухавуори в городском парке Ваккосалми. Да и сама гора живописна: тут и там на ней встречаются выходы скал – то ступенчатые, то сглаженные наподобие черепашьего панциря, а между камнями растут отдельно и компаниями причудливые сосны, разлапистые и высокие ели, трепещущие на ветру берёзки, рябины, и разные другие деревья и кусты. Можно представить, как там красиво золотой осенью! По Сортавале я беспрерывно ходил шесть часов и остался бы там ещё, если бы время не поджимало – неминуемо приближался конец лета и начало учебного года, надо было экономить время для других красот и встреч с новыми людьми…
Ближе к вечеру я выдвинулся на выезд и уже через полтора часа был в двадцати километрах от города – в деревне Реускула, на берегу небольшого по карельским меркам озера Ахвенъярви. Казалось бы – ну, озеро, таких в Карелии сотни и даже тысячи. Но попробовав его описать с ходу, я понял, что это совсем не просто – настолько оно причудливо своими очертаниями. Глядя на карту озера можно фантазировать сколько угодно. Мне представилась ползущая улитка с большой головой, рожками и крохотной раковиной на спине. Можно и так описать: деформированный особым взглядом Сальвадора Дали прямоугольный равнобедренный треугольник с трёхкилометровой гипотенузой. Или так: озеро с двумя островками, одним большим и одним маленьким полуостровами, несколькими выступающими мысами и четырьмя бухтами. Иными словами, пока сам не увидишь – не поймёшь. У этого озера есть интересная особенность: находясь в любой точке побережья невозможно понять его размеры и форму, поскольку остальные части скрыты лесом или изгибами высоких и местами скалистых берегов. Гуляющий вокруг озера художник схватится за голову от разнообразия композиций. Чтобы не сходить с ума, я отправился дальше и, минуя озеро Кортеланъярви (очертаниями оно походит на валяющегося динозавра) через час был в городе Лахденпохья.
До выхода в открытое Ладожское озеро двенадцать километров от города, сам он находится у берегов Якимварского залива, пройдя который и преодолев по Ладоге ещё два раза по столько, можно попасть на Валаам. Над Лахденпохья возвышается гора, аналогичная Кухавуори в Сортавале, поэтому не буду расточать эмоции на её описание. Несмотря на моросящий дождик и наступающие сумерки, я сфотографировал с горы много красивых видов и отправился искать ночлег. Заглянул во Дворец культуры (вскоре после моего визита ДК закрыли, и местные жители разгромили здание до аварийного состояния). Там проходила выставка лепных картин и поделок из природных материалов художницы Галины Михайловой. Её работы излучали доброту и позитивное отношение к жизни. Женщина, дежурившая в ДК, тоже была добра. Она напоила меня чаем и разрешила остаться с ночёвкой, расположившись в фойе на креслах. Даже одеяло мне принесла! Мой сон охраняли водружённые на стену двое бородатых и босых мужичков, вырезанных из дерева в полный рост. Они походили на добродушных троллей. Рядом с этим произведением искусства на информационном стенде были вывешены правила поведения на дискотеке, где объявлялось, что за их исполнение (не курить, не проносить алкоголь и т.п.) администрация имеет право поощрить клиента. Возможно, в закрытом позднее заведении перебили окна, выломали двери и учинили вандализм должным образом не поощрённые клиенты.
Помимо природных красот и творчества народных умельцев меня заинтересовали в городе развалины лютеранской кирхи. Церковь была построена в 1850 году и в советские времена, разумеется, закрыта. Какое-то время её использовали как лагерь для военнопленных финнов, потом там было общежитие и, наконец, вещевой склад. Если учесть, как у нас порой относятся к населению, то такая трансформация вполне логична. В 1977 году склад сгорел. Недавно Финляндия помогла консервировать стены церкви – они отмыты и вполне фотогеничны, можно погулять по траве внутри кирхи, любуясь небом над головой. Теперь Лахденпохья может гордиться наличием памятника архитектуры прошлых веков.
Преодолев с перекладными 40 километров, через два часа я прибыл в маленький посёлок Куркиёки с населением меньше тысячи человек. По карте я определил, что на пути в Приозёрск, это будет последний карельский пункт, где можно не удаляясь от трассы увидеть ещё один из многочисленных заливов, формирующих ладожские шхеры. В Куркиёки я ничуть не разочаровался: поднявшись на невысокий бугор с открытой скалистой вершиной, начал фотографировать направо и налево. Представьте себе картину: обрамлённый лесистыми холмами длинный извилистый залив с островами, ярко-зелёная долина с раскиданными по ней домиками, живописные ели и сосны, многие из которых смотрятся как произведение искусства, несколько овальных скалистых бугров – бараньих лбов, с каждого из которых открывается своя панорама. Жить тут и не быть художником трудно! В любом случае красота места должна отражаться на жизни людей. Когда я поинтересовался историей посёлка, был удивлён. Столь живописное и мало кому известное место заселено людьми больше тысячи лет. А среди уроженцев Куркиёки – второй президент Финляндии Лаури Кристиан Реландер, трёхкратный олимпийский чемпион и трёхкратный чемпион мира лыжник Вейкко Хакулинен, общественный деятель и писательница Александра Грипенберг, известный органист и пианист Тауно Эйкяа, писатель Элиэль Йоханнес Вартиайнен, актёр Матти Дальберг, здесь учились и работали писатель Людвиг Мунстерхельм, биолог и выдающийся знаток лишайников Вели Рясанен. Все они были финнами и работали во благо своего малочисленного народа. Куркиёки в составе СССР и России тоже дали нам знаменитость – чемпиона Европы и России по академической гребле Владислава Рябцева. Выводы делайте сами.
Из Карелии я выехал «с ветерком» – от Куркиёки до Приозёрска меня вёз лихач, в нарушение всех правил движения мы мчались по карельским серпантинам со скоростью 120. Водитель посматривал на меня с хитрецой:
– Не боишься? Обычно здесь женщины визжат во всё горло.
– А чего бояться? Я Вам доверяю. Вы же специалист своего дела… Не гонщик случайно?
– Угадал! Я организую соревнования.
На всякий случай я записал его контакт, вдруг получится ещё раз погонять с ним по Карелии. Была бы цель поставлена!
Однажды из Карелии мне пришло увесистое письмо в бумажном конверте – писал художник Валерий Скоропей, он прислал мне толстую пачку фотографий с видами Кондопоги, Ладожского озера, штормов, северных валунов и замшелых деревьев. Я был тронут таким душевным письмом с Севера. Стыдно, не уверен, что вовремя на него ответил, а когда недавно пробовал ещё раз позвонить Валерию по телефону, он не отвечал – мой номер поменялся, возможно – его тоже.
Поездка по Северу оказалась плодотворной: несколько десятков фотографий опубликованы в Национальном атласе России, а на каких выставках побывали и где сейчас находятся картинки – всего и не вспомнить. Только является ли вся эта суета достойной целью, если забываешь вовремя отвечать на душевные письма с Севера?
2019
Запись 1
Большинство путешествий начинаются задолго до выхода из дома с рюкзаком. Когда мне было лет десять, мы с папой прочитали книжку Василия Смирнова «Открытие мира». А потом поехали в Ярославскую область – на родину писателя. Нам даже местные жители показали дом, где Смирнов жил – в селе Синицыно, это на Волге, рядом с городом Мышкин. Конечно, путешествие продолжалось много дней. Мы ехали на электричках, автобусах, ходили пешком.
Побывали в Переславле-Залесском, Ростове Великом, Ярославле, Тутаеве, Рыбинске, Угличе, Мышкине и даже добрались до городка Пошехонье, тогда он назывался Пошехонье-Володарск – в честь революционного деятеля Володарского. Вот это было путешествие! Мы придумывали маршрут сами, а не доверялись гидам-коммерсантам. И понятия не имели, ходят ли автобусы по обозначенным на карте дорогам, заранее не знали, где мы будем ночевать и харчеваться. У нас был спортивный интерес пробираться лесными грунтовками до какого-нибудь ближайшего райцентра с гостиницей или до большого села с магазином и автобусной остановкой. В каком-то захолустном книжном магазине мы купили большой Атлас Мира для учителя, а в ещё более захолустном селе на берегу Рыбинского водохранилища подарили его пустившей нас на ночлег женщине – у неё подрастали ребятишки, атлас дождался своих маленьких любознательных хозяев! А ещё мы наткнулись в лесной глуши Пошехонского края на следы медведя! Разве такое везение произошло бы, путешествуй мы в комфортабельном туристическом автобусе с телевизором и кондиционером?
Когда мне было одиннадцать лет, а моему брату восемь, отец устроил нам пеший поход прямо от нашего дома в Люберцах до Куликовского поля.
Мы шли неделю… и почти повторили маршрут московской дружины Дмитрия Донского. У нас не было палаток, спальников, термосов, примусов, надувных ковриков, средств от комаров и прочего снаряжения, без которого современный турист и на два дня в ближайший лес не выйдет. Ночевали мы в гостиницах или у деревенских бабулек, а также на сеновалах и в стогах. В общем – где придётся, и где настигнет ночь. У нас были удивительные походы – тогда дороги не были забиты газующими автомобилями и фурами. Невероятно, но ещё не так давно можно было ходить по обочинам автотрасс без ущерба здоровью, психике и эстетическому чувству. У меня сохранилась совершенно фантастическая для нашего времени чёрно-белая фотография: по Каширскому шоссе идут путники с рюкзачками (мы), а вокруг – поля, холмы, перелески, а в поле зрения до самого горизонта – ни одного коттеджа и даже ни одной машины!
Сейчас уже с каждым днём всё труднее отыскать такие замечательные дороги, по которым можно свободно ходить или ездить на велосипедах, наслаждаясь природными видами и не раздражаясь на бесконечные заборы. Особенно уныло становится в Московском регионе. Вот есть «говорящие» названия населённых пунктов: Серебряные Пруды, Поречье-Рыбное, Белые Берега, Дивногорск, Полярные Зори, Сергиев Посад, Благовещенск… Есть Русский Север. Есть Черноземье и Дальний Восток. А мой родной регион достоин названия «Купи-продай-застрой». Да что писать об этом?
За пару десятков лет путешествий мне удалось изучить 77 регионов, проехать Россию вдоль и поперёк – от Мурманска до Дербента и от Калининграда до Владивостока.
Начал, разумеется, с областей и республик Центральной России. Ездил по местам, где жили и живут наши самые лучшие друзья – гениальные писатели, художники, музыканты. С ними можно общаться круглосуточно – стоит только раскрыть книжку или включить проигрыватель. Поэтому нас и тянет в поездки по местам жизни Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского или Чехова: в Михайловское, Абрамцево, Спасское-Лутовиново, Ясную Поляну, Старую Руссу и Мелихово! Как не побывать ещё и в Клину, Тарусе, Орле, Нижнем Новгороде, Константинове, Вёшенской, Карабихе? А есть ещё и Плёс Левитана, Елабуга Шишкина, Вятка Рылова, Красноярск Сурикова, Кинешма Кустодиева, Прислониха Пластова. Вспоминать можно бесконечно. Сростки, Овсянка, Веркола, Солотча, Сысерть, Мураново, Таганрог, Воткинск, Аксаково, Елец, Бежецк, Вологда, Тотьма, Хвалынск, Кисловодск, Севастополь, Коктебель, Куоккала… Эти названия вызывают у Вас какие-нибудь ассоциации?
Отправляясь в эти и другие знаковые для России места, беру с собой этюдник и блокнот.
То, что удалось изобразить красками, составило выставки: «Русский Север», «По Уралу», «Древние Русские города», «Геологические памятники природы», «По Волге» и другие. Делал ещё выставки «По литературным местам», надеюсь, благодаря этому кому-то из посетителей захотелось снова обратиться к творчеству наших вечных друзей – писателей.
Вот, думаю сейчас, о чём поведать в рассказах о путешествиях? Уже столько выпущено путеводителей – утонешь в них! Попробую вспомнить о встреченных по дороге интересных, весёлых, чудных и чудны́х людях – к ним и ездил!
Побывали в Переславле-Залесском, Ростове Великом, Ярославле, Тутаеве, Рыбинске, Угличе, Мышкине и даже добрались до городка Пошехонье, тогда он назывался Пошехонье-Володарск – в честь революционного деятеля Володарского. Вот это было путешествие! Мы придумывали маршрут сами, а не доверялись гидам-коммерсантам. И понятия не имели, ходят ли автобусы по обозначенным на карте дорогам, заранее не знали, где мы будем ночевать и харчеваться. У нас был спортивный интерес пробираться лесными грунтовками до какого-нибудь ближайшего райцентра с гостиницей или до большого села с магазином и автобусной остановкой. В каком-то захолустном книжном магазине мы купили большой Атлас Мира для учителя, а в ещё более захолустном селе на берегу Рыбинского водохранилища подарили его пустившей нас на ночлег женщине – у неё подрастали ребятишки, атлас дождался своих маленьких любознательных хозяев! А ещё мы наткнулись в лесной глуши Пошехонского края на следы медведя! Разве такое везение произошло бы, путешествуй мы в комфортабельном туристическом автобусе с телевизором и кондиционером?
Когда мне было одиннадцать лет, а моему брату восемь, отец устроил нам пеший поход прямо от нашего дома в Люберцах до Куликовского поля.
Мы шли неделю… и почти повторили маршрут московской дружины Дмитрия Донского. У нас не было палаток, спальников, термосов, примусов, надувных ковриков, средств от комаров и прочего снаряжения, без которого современный турист и на два дня в ближайший лес не выйдет. Ночевали мы в гостиницах или у деревенских бабулек, а также на сеновалах и в стогах. В общем – где придётся, и где настигнет ночь. У нас были удивительные походы – тогда дороги не были забиты газующими автомобилями и фурами. Невероятно, но ещё не так давно можно было ходить по обочинам автотрасс без ущерба здоровью, психике и эстетическому чувству. У меня сохранилась совершенно фантастическая для нашего времени чёрно-белая фотография: по Каширскому шоссе идут путники с рюкзачками (мы), а вокруг – поля, холмы, перелески, а в поле зрения до самого горизонта – ни одного коттеджа и даже ни одной машины!
Сейчас уже с каждым днём всё труднее отыскать такие замечательные дороги, по которым можно свободно ходить или ездить на велосипедах, наслаждаясь природными видами и не раздражаясь на бесконечные заборы. Особенно уныло становится в Московском регионе. Вот есть «говорящие» названия населённых пунктов: Серебряные Пруды, Поречье-Рыбное, Белые Берега, Дивногорск, Полярные Зори, Сергиев Посад, Благовещенск… Есть Русский Север. Есть Черноземье и Дальний Восток. А мой родной регион достоин названия «Купи-продай-застрой». Да что писать об этом?
За пару десятков лет путешествий мне удалось изучить 77 регионов, проехать Россию вдоль и поперёк – от Мурманска до Дербента и от Калининграда до Владивостока.
Начал, разумеется, с областей и республик Центральной России. Ездил по местам, где жили и живут наши самые лучшие друзья – гениальные писатели, художники, музыканты. С ними можно общаться круглосуточно – стоит только раскрыть книжку или включить проигрыватель. Поэтому нас и тянет в поездки по местам жизни Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского или Чехова: в Михайловское, Абрамцево, Спасское-Лутовиново, Ясную Поляну, Старую Руссу и Мелихово! Как не побывать ещё и в Клину, Тарусе, Орле, Нижнем Новгороде, Константинове, Вёшенской, Карабихе? А есть ещё и Плёс Левитана, Елабуга Шишкина, Вятка Рылова, Красноярск Сурикова, Кинешма Кустодиева, Прислониха Пластова. Вспоминать можно бесконечно. Сростки, Овсянка, Веркола, Солотча, Сысерть, Мураново, Таганрог, Воткинск, Аксаково, Елец, Бежецк, Вологда, Тотьма, Хвалынск, Кисловодск, Севастополь, Коктебель, Куоккала… Эти названия вызывают у Вас какие-нибудь ассоциации?
Отправляясь в эти и другие знаковые для России места, беру с собой этюдник и блокнот.
То, что удалось изобразить красками, составило выставки: «Русский Север», «По Уралу», «Древние Русские города», «Геологические памятники природы», «По Волге» и другие. Делал ещё выставки «По литературным местам», надеюсь, благодаря этому кому-то из посетителей захотелось снова обратиться к творчеству наших вечных друзей – писателей.
Вот, думаю сейчас, о чём поведать в рассказах о путешествиях? Уже столько выпущено путеводителей – утонешь в них! Попробую вспомнить о встреченных по дороге интересных, весёлых, чудных и чудны́х людях – к ним и ездил!
